Я откинулся на спинку. Ну же… Ну…
Турбины взревели. Лайнер качнулся и медленно, а затем все быстрее и быстрее покатился, отбрасывая колесами взлетную полосу. У-ах!
Оторвался. Набрал высоту. Оранжевое солнце ударило в иллюминатор поверх клубистых туч.
«Какой долгий день… – Мысли еле ползли, тянулись из последних сил. – Опять я убегаю… Опять один… Как же мне все это надоело…»
Глаза закрылись сами. Лететь меньше трех часов. Выспаться не выспишься, но хоть передохнешь. Что меня ждет, откуда я знаю?
Когда СССР развалился, Маркуса Вольфа арестовали – демократы боялись Штази не меньше КГБ. Маркус никого из своих не выдал, а его люди не сдали Вольфа. Вот так-то. Потому и лечу.
«На Берлин!»
Понедельник, 23 февраля. Утро
Восточный Берлин, Карл-Маркс-аллее
Широкий и прямой проспект в зачине своем звался Шталин-аллее, во славу Иосифа Виссарионовича, но хрущевская оттепель занесла слякоть и сюда – «осси» живо перекрестили «аллею» в честь проверенного, идеологически стойкого автора «Капитала».
Я шагал по чистеньким, выметенным тротуарам и отдыхал душой. Зодчие словно привили Берлину московский дух – отсюда и до Александерплац узнавался сталинский ампир, хоть и с немецким акцентом. В глаза не пылила чуждость, и это успокаивало, примиряло с участью бездомного.
Даже машины на улице знакомые – и пузатые «буханки» проезжали, и простенькие «Жигули» с «Волгами». А «Трабанты», «Вартбурги», «Робуры» роднились с нашим автопромом настолько, что казались своими.
Правда, люди вокруг болтали по-немецки, но это лишь радовало – попрактикуюсь хоть. Не терять же время даром.
Беспокойная ночь нагнала сонливость, я воспринимал явь с задержкой, туговато соображая, но ноги несли меня верным путем. Свернув в переулок – мою персону, тренькнув звоночком, обогнал почтальон на желтом велосипеде – я вышел к нужному дому. Высокому, наивно-помпезному, облепленному пролетарскими излишествами – в нишах сжимали молоты гранитные рабочие, а на барельефах… Вот уборщицы со швабрами и тряпками. Вот инженер мудрит с циркулем. А вот… Я прыснул в ладонь – фаянсовое панно изобразило трех пролетариев на отдыхе. Один развернул… то ли газету, то ли гармошку, не понять, а два других хлещут из бутылочных горлышек. Соцреализм.
Поднявшись на этаж, я позвонил. Долго не открывали, я уж руку поднял – еще разок вжать кнопку звонка, но тут дверь щелкнула. Мне открыла строгая бабуся с сигаретой в длинном мундштуке. Она смахивала на престарелую школьницу – ее глухому коричневому платью с белым кружевным воротником недоставало лишь фартучка. Пыхая дымком, бабуся вопросительно состроила брови.
