Последний алхимик - Юрий Григорьевич Корчевский

Никита химию любил ещё со старших классов школы. Кому-то по душе литература, другим – точные науки, вроде математики. Он мечтал стать химиком, единственный в классе. После школы поступил в вуз, один из немногих был оставлен в родном Санкт-Петербурге в Научно-исследовательском институте. С годами защитил кандидатскую диссертацию, стал младшим научным сотрудником. Постепенно, под влиянием своего руководителя, стал сотрудничать с биохимиками. Направление относительно новое, перспективное. Новые лекарственные препараты создавались как раз на стыке биохимии и генетики. В генетике Никита не понимал ничего и не лез. Ему своих опытов хватало с лихвой. Вечно ходил на работе в прожжённых халатах. Как ни берегись, а брызги кислоты или щёлочи иной раз попадают. Глаза берёг, защитными очками не пренебрегал. Но дожил до тридцати лет и не женился. Умён, собой недурён, но пахло от него не одеколоном, а химией едкой. Да и какая зарплата у МНС в девяностые? Хороший подарок сделать не мог. А в ресторанах уже дельцы – барыги в малиновых пиджаках с золотыми цепями в палец. Государство все прикладные институты финансировать практически перестало, хоть в грузчики иди. Кто пошустрее был да иностранными языками владел, из института уволились, за бугор уехали. Остались только идейные да фанатики, вроде Никиты. Чтобы выжить, многие сотрудники левые подработки брали. Никита долго противился, но живот доводов разума не принимал. Допекло его, когда последние туфли прохудились, а купить не на что. Вовремя коммерсант подвернулся с предложением – создать рецепт смеси, самоотвердевающейся при проколе колеса. Подсмотрели на Западе новинку, хотели собственное производство открыть. Заманчиво, ибо денег предложили много, фактически его годовую зарплату. После работы оставаться стал допоздна. Сначала теорию изучил по умным книгам, потом стал экспериментировать со смесями. Заработался, забыв про время, почти до полуночи. Потом посмотрел на часы, поторапливаться стал, иначе можно и на метро не успеть, а денег на такси не было. И, видимо, по ошибке не ту кислоту в раствор вылил. Сначала из колбы повалил серый едкий дым, потом стекло с хлопком разлетелось. Никита от стола отшатнулся, споткнулся, упал. Дым наполнил лабораторию. Он закашлялся, хотел встать, но вверху дым был гуще. Ползком, потом на четвереньках направился в сторону двери. Толкнул рукой в то место, где дверь должна была быть, а рука на стену наткнулась. И всё бы ничего, ошибся, бывает, да только стена каменная, а не гладко оштукатурена. Удивился. Потянуло сквозняком, дым стал рассеиваться, и он увидел себя сидевшим на полу в неизвестном помещении. Мало того, в подвале, судя по полукруглому своду и маленькому оконцу вверху. В институте таких подвалов не было. Встал, осмотрелся. Длинный стол, склянки коричневого стекла, пахнет привычно, как в любой лаборатории – реактивами. Но почему освещение от двух факелов, чадящих в держателях на стенах? Электричество человечеству уже сто лет служит!