Понятное дело, отказаться они не могли. Кляйнпетер, когда они вернулись, даже в том смысле высказался, что такое поручение – это, мол, как нельзя кстати, съемки придется прервать, а ведь им, в сущности, только того и надо, чтобы как можно дольше… Он не договорил «пока война не проиграна окончательно», но всем и так было понятно, что он имеет в виду. И все с радостью поддержали, даже Маар, хотя и совсем по другой причине. Уж тут-то само собой разумелось, что в этом представлении главная роль… И в этом пункте все с готовностью ей уступили.
Но вдруг, ни с того ни с сего, Вернер уперся… В ратуше он еще ни слова не сказал, но теперь, задним числом, его прорвало. Он взбеленился прямо, он бушевал, что, вообще-то, совсем не в его характере… Он из тех, кто скорее все внутри себя прячет и там носит, и мучается… «Этак ты и вправду язву желудка наживешь», – говорила я ему. Только вот не такая долгая ему жизнь выпала, чтобы…
Можно мы перерыв сделаем? Только на перекур – одну сигаретку на свежем воздухе.
[Перерыв.]
Даже не знаю почему, но с возрастом я все более падкая на слезы становлюсь. А еще говорят, что человек с годами усыхает. Так о чем мы?
Да, Вернер встал насмерть. Забастовку объявил. И ему, дескать, глубоко наплевать, какими последствиями грозит его отказ, но до такой степени он себя не позволит… И никто не вправе такого от него требовать. Достаточно с него сценария со всеми этими «ура» и «да здравствует», «во имя» и «ни пяди». Так теперь еще и эту муру пиши со всеми словесами про «кровь и почву» – нет, нет и нет. Уперся и ни в какую. Кляйнпетер попытался ему объяснить, что мы в нашем нынешнем положении спора с Хекенбихлером себе позволить никак не можем, но он… Нет, да и только.
В конце концов, это мне удалось его уломать. Без всяких там доводов. У женщины другие способы имеются. По-моему, как раз с той ночи я и начала по-настоящему в него… Когда мужчина такой… слабый совсем… он становится просто неотразим. Мы с ним…
Не важно. Совсем всё тебе знать не обязательно. Словом, уже на следующее утро он взялся за работу.
Но и еще кое-кто нашелся, кто из-за этого солнцеворота ерепениться начал. Вот уж от кого я этого совсем не ожидала. Марианна. Госпожа Мельхиор. Так и заявила: дескать, это возмутительно, что в их церкви нечто подобное… И не оттого, что слишком набожная была, а просто потому, что это против обычая. Раньше, рассказала она мне, в Кастелау каждый год в декабре рождественское представление проводили, с незапамятных времен всегда одинаковое. И только как война началась, перестали, потому что мужчин не хватает… Ну да, нужны ведь мужчины, кто тебе трех волхвов изобразит, и пастухов, и… Она сама в молодости однажды Марию играла, в Кастелау это самое почетное, что может быть. Это все равно что на конкурсе красоты выиграть. И я, кстати, в роли Богоматери ее очень даже представляю, лицо выразительное, черты тонкие. Может… Раньше-то я об этом вообще не задумывалась. Может, она из-за этого потом и имя сменила? Понимаешь, роль – она тоже надоедает иногда, приедается… А несколько лет спустя, рассказала она, уже сын ее в представлении этом участвовал, ослика изображал, который возле яслей. Как раз тогда она впервые о сыне упомянула и вообще столько всего… Обычно-то из нее каждое слово чуть не клещами вытягивать приходилось… Так вот, оттого, что теперь вместо рождественского представления какой-то там солнцеворот, ей это… Она так этого Хекенбихлера честила… Должно быть, в деревне и еще люди были, которые так же про него думали, только вслух никто не отваживался…
