Кстати, и геройское деяние Тити тоже с Хекенбихлером связано. (Я эту историю пока что только со слов самой Тити знаю. Не думаю, чтобы все было в точности так, как она излагает. Тити склонна к преувеличениям. Особенно по части собственных достоинств.)
Так вот, Хекенбихлер, по ее словам, вызвал Кляйнпетера к себе в ратушу и стал предъявлять претензии: почему до сих пор не начаты съемки. Это, мол, попахивает уклонением от работы (или как там это на их канцелярщине называется), и он вынужден будет доложить в вышестоящие инстанции. Кляйнпетер объяснил задержку болезнью в актерском ансамбле. Выпала одна из главных ролей. И пока исполнительница не поправится, увы, как ни прискорбно, остается только ждать.
Судя по всему, ему с ходу ничего более убедительного просто в голову не пришло. Отговорка и впрямь не бог весть какая, потому что Хекенбихлер немедленно пожелал лично навестить заболевшую. Марии Маар, которая вообще еще не в курсе нашей махинации, роль болящей поручить было нельзя. Оставалась только Тити. Это счастье еще, что Хекенбихлер никогда в жизни в кино не был. Благодаря чему без особого труда удалось внушить ему, что Тити – восходящая звезда студии УФА. Юная героиня, на которой чуть ли не весь фильм держится.
Она мгновенно уяснила актерскую задачу: как можно убедительнее сыграть больную, что-нибудь серьезное, воспаление легких или что-то вроде того. И согласилась с восторгом. Но Сервациус ей строго-настрого приказал: не произносить ни слова. Похоже, опасался, как бы она чего-нибудь не ляпнула.
«Вечно мне роли без текста достаются!» – злилась она.
Но за дело взялась с таким рвением, на какое только она способна. Надела белую ночную рубашку до пят и улеглась на одр болезни. На груди рубашку намочила слегка, чтобы к телу липла. «Ну, это у меня вроде как жар, – объяснила мне с гордостью. – А кроме того, фигуру подчеркивает». Словом, отнеслась ко всему как к настоящей кинопробе.
Едва Хекенбихлер заявился в трактир – он, как правило, приходит один, но с таким видом, будто за ним целый взвод молодчиков марширует, – Кляйнпетер попросил его срочно вызвать врача. (Предварительно узнав от госпожи Мельхиор, что во всей округе врача днем с огнем не сыщешь.) Весь план съемочных работ – а план в Берлине утверждали! – полетит к черту, если госпожа Адам надолго выйдет из строя. А у нее, быть может, воспаление легких, что при такой стуже совсем не удивительно.
Хекенбихлер тут же предложил организовать транспортировку больной в клинику в Берхтесгаден, что Кляйнпетер, как нетрудно догадаться, со своей стороны категорически отклонил. Господин ортсгруппенляйтер должен понимать: подобную транспортировку госпожа Адам в ее нынешнем состоянии может просто не пережить. Но, разумеется, если он как староста берет на себя такую ответственность, все его указания, конечно же, будут выполнены. Ему, Кляйнпетеру, так только лучше, особенно из-за Берлина, меньше всего ему хотелось бы нажить неприятности в министерстве. Тем более что, по слухам, – быть может, все это только пустая болтовня, но на всякий случай к сведению принять не мешает, – у госпожи Адам там, в министерстве, личный покровитель имеется. На высокой, можно сказать, даже высшей должности. Услышав такое, Хекенбихлер разом подобрался, превратившись в подобострастного и ретивого служаку. По нынешним временам одно упоминание любой высшей должности кому угодно внушает страх.
