Ну а после войны этот Хекенбихлер как-то сразу сдулся. Словно шарик, из которого воздух выпустили. И вроде как головой помутился. В «Вацманн» даже зайти боялся, не то что за столик для завсегдатаев…
Ну да, да, помню.
Как уже сказала, поначалу страшновато было. Особенно потому, что мы со съемками… С показушными съемками… Все никак начать не могли. Вернер все еще у себя в номере сидел и хоть какую-то историю из пальца пытался высосать. Ведь считалось-то, что сценарий у нас уже есть… И не какой-нибудь, а одобренный самим Геббельсом, и со всеми министерскими прибамбасами. Но тут Сервациусу пришла в голову одна идея.
Вот так я, можно сказать, получила первую свою серьезную большую сцену. И я ее сыграла! Еще как сыграла! Я была на высоте, ты уж поверь. Другим и за куда меньший эпизод премии вручали. Да я…
Нет, это я завтра тебе расскажу. Или на следующей неделе. Ну, когда ты там снова свой магнитофон получишь. А сейчас за уборку пора. Ты обещал!
[Долгий смех. Кашель. Т. А. несколько раз пытается заговорить, но ее снова одолевает смех.]
Да конечно, мы на сегодня договорились. Ты был совершенно прав. Просто мне хотелось, чтобы ты… [Смех.] И, как видишь, сработало. А теперь ты уже не отвертишься. Ну, скажи все-таки: не такая я плохая актриса, а?
Можешь начинать вон оттуда, с полок над стойкой. Давай-ка все стаканы снимай…
Дневник Вернера Вагенкнехта
(Ноябрь / декабрь 1944)
Тити просто кудесница. Обеспечила мне еще несколько дней отсрочки. Но и дополнительную работенку. Надо теперь для нее серьезную роль сочинять.
А продвигаюсь я со сценарием совсем не так быстро, как хотелось бы. Все еще пытаюсь сочинить хоть сколько-нибудь вразумительную фабулу. И сам же мешкаю, сам же у себя под ногами путаюсь. А все эта проклятая привычка как можно точнее подбирать слова, никак не могу от нее избавиться. Иной раз застопорюсь и по полчаса прилагательные пережевываю. Как последний идиот, словарь синонимов в Берлине забыл. А все потому, что, когда чемодан укладывал, Тити своей болтовней мне все уши прожужжала.
Но сейчас она все искупила. Прямо расцеловал бы ее. И расцелую. И уже расцеловал. Какой глагол замечательный – так бы спрягал и спрягал.
Сейчас все вкратце запишу, сценарий не ждет. Похоже, страниц восемьдесят, а то и девяносто в голове есть. Более или менее сносного текста, ежели господин партиец вдруг вздумает потребовать себе копию на прочтение. (Нам всем так и так только с машинописью придется работать. Здесь, в деревне, типографский экземпляр изготовить невозможно.) Пока что Кляйнпетер еще кое-как отговаривается, ссылаясь на секретность проекта, но вечно это продолжаться не может. Выходя из номера, я всякий раз запираю дверь на ключ, но местного Харун ар-Рашида [55] это, конечно, не остановит. Появляется повсюду как из-под земли и непрестанно печется о благе своего царства.
