Весь этот разговор происходил в коридоре, прямо перед дверью номера Тити, и та каждое слово слышала. Когда все троица наконец к ней вошла, она как пай-девочка принялась выполнять режиссерские указания: ни слова не произнесла, только стонала. Бледная, как смерть, вся мокрая и продрогшая от холодной воды. По крайней мере, по ее собственным уверениям. Но, как уже было сказано, она любит преувеличивать.
Когда же Хекенбихлер с величайшей деликатностью, какая только доступна деревенскому тирану, затравившему всех односельчан, присел на край кровати, Тити со страдальческим лицом приподнялась, закашлялась, стала задыхаться – и тут ее вырвало прямо на кожаные штаны старосты. Она страшно гордится этим своим экспромтом и жаждет все новых и новых похвал.
Она размочила в воде несколько сигарет, а жижу выпила. И до сих пор, бледная страшно, о еде даже думать не может. «Я этот финт, – говорит, – еще девчонкой знала, когда школу прогуливала».
Маркус Хекенбихлер. Ответ на вопрос анкеты
(1988)
Вопрос № 3
Этого вопроса я вообще не понимаю. С какой стати нам должно было в голову прийти, что фильм у нас снимали не по-настоящему? Снимали ведь. Мы сами, своими глазами видели.
Дневник Вернера Вагенкнехта
(Ноябрь / декабрь 1944)
Ну, сюжет вроде бы готов. Мелочи кое-какие остаются, но худо-бедно общая линия вырисовывается. После обеда принимаюсь за диалоги. Под девизом: неважно как, лишь бы скорей. Кляйнпетер каждые полчаса прибегает спросить, как продвигается дело. Не дай бог узнает, что я еще на дневник время выкраиваю. Ему ведь не объяснишь, чем для меня эти заметки так важны.
Для меня, конечно, куда лучше было бы, если б действие на историческом фоне разыгрывалось. Какой-нибудь там Ренессанс или что угодно. Под панталоны и кринолины любую халтурную дребедень легче спрятать. Но все, что «Бавария» нам из своей костюмерной сумела наскрести, настолько разношерстно, что ничего путного из этого не соорудишь. Ладно, я же не для настоящей публики пишу, я пишу для Кастелау. А точнее, для партийца Хекенбихлера. Что для него сгодится – сгодится и для всей деревни. Да здесь никто и не посмеет супротив него хоть слово сказать.
Это будет военный фильм. Хотя бы из-за костюмов. Чего-чего, а уж мундиров-то в Германии всегда с лихвой хватало.
Место действия – единственное, которое здесь хоть на что-то годится, – развалины замка Линденбург. (Кстати, Кляйнпетер с самого начала знал, что никакого замка здесь нет. Про замок – это он для министерства талдычил, чтобы разрешение на натурные съемки выбить. А на самом деле просто на карте местечко искал, какое подальше, и как название Кастелау увидел, так сразу его и осенило. Он раскрывается мне с совершенно новых сторон. Выясняется, что в глубине души он чуть ли не авантюрист. И оттого он симпатичен мне все больше.)
