У меня закрываются глаза от желания спать, опять был разговор с Володей перед сном – неприятный, что мы должны разойтись…
Вижу – Володя даёт свой паспорт, и ему протягивают бумажку.
Всё прошло – сон, нехорошие мысли, лень – покажите мне!
– Он видел…
(Мама?)
– Ордер на обыск и арест.
С этого дня – 26 октября (27-го) кончилась одна жизнь – и началась другая. Всему был конец.
Тогда я этого не понимала. Я как во сне, честное слово, как во сне шла к Лиде в 5 ч[асов] утра после обыска, без мыслей, тупо бежала по улицам рассказать о чудовищном сне – Володю арестовали.
Уходя он вернулся – поцеловал меня. Заплакал – я видела последний раз его, покачался смешной его походкой на левый бок, спину в длинном синем пальто.
И всё…»
Потом было то, что сегодня младшие отчасти знают из «Реквиема» Ахматовой, а старшие – помнят по своей жизни. Стояние в очередях на Кузнецком, 24 и под стенами тюрем с передачами. Отказы в свиданиях. Ожидание приговора.
Еще одна запись Серафимы Нарбут: «25 июля мне сказали приговор – 5 лет. Шла по лестнице, мне стало плохо – я упала».
Лидия Густавовна, вдова почитаемого всеми поэта Багрицкого, ещё отчаянно пыталась что-то поправить. Она отправилась на Лубянку, требуя «правды» и «справедливости», чтобы спасти мужа своей сестры Симы, её пригласили зайти в кабинет, и оттуда она вышла… только через семнадцать лет.
В следственном деле № 10746 (тогдашний номер) ордера на арест Нарбута… нет. У арестованных в ту же ночь И.С. Поступальского, Б.А. Навроцкого, П.С. Шлеймана (Карабана) и П.Б. Зенкевича, у всех его будущих подельников ордера есть – подписанные (предположительно) зам. наркома Аграновым – №№ 8877, 8878, 8879 и 8881. А ордера на Владимира Нарбута – нет. Так может быть, его ордер как раз и имел номер – 8880?..
Кое-что в процессе обыска наверняка было изъято, и в том следственного дела подшит документ, удостоверяющий, что паспорт Нарбута В.И. (МХ № 627273, выданный 5 отд. милиции г. Москвы 10.04.36), его профбилет, членский билет Союза советских писателей и служебный пропуск в ЦК ВКП(б) были уничтожены, о чём и составлен надлежащий акт. Пропуск в ЦК наверняка был давно просрочен – вопрос разве что в том, зачем нужно было его изымать? Но ведь изъяли и уничтожили по тому же акту у Шлеймана военный билет, хотя тот уже был снят с воинского учёта.
Все эти “мелочи” (отсутствие ордера и протокола обыска) можно было бы и проигнорировать, но есть в деле Нарбута ещё одна “заморочка”, которая заставляет отнестись к ним с особым вниманием. А заключается она вот в чём. Пройдут долгие восемь месяцев, и дело в июле поступит на рассмотрение Особого совещания в Москве, которое определит каждому из обвиняемых по пять лет заключения в исправительных трудлагерях за «К.Р.Д.» (мы теперь грамотные, знаем, что «К.Р.Д.» – это «контрреволюционная деятельность», и что просто пять лет – намного много лучше, чем «десять без права переписки») и исчислит начало срока у четверых (Зенкевича, Шлеймана, Поступальского и Навроцкого), как и полагается, со дня ареста, с 27 октября 1936 года, а у Владимира Ивановича Нарбута – почему-то только с 11 ноября.
