Самочка галстук потеряла; ищет:
Он – у самца, он в росе намок!
(…Тут вот я и налаживаю пищик,
Маленький мой манок.)
Сетка обвисла по бокам лощины.
Травы гремят, навело сверчков
Так, что небо со всей его вощиной
Лезет само в очко.
Травы – подсолнуха конечно толще –
В руку! В оглоблю!..
Ах, нет, не то:
Тут – дубовые, клёпочные рощи,
Вытоптан пяткой ток!
Бьёт, задыхаясь, от буры, от солнца,
Извести в сердце.
А ночь – без сна,
А глаза в пелене у многожёнца,
И коротка плюсна.
Перья топорщатся, трещат, – их лущат,
Их оббивают крылом, ногой,
Клювом.
Сумрак от ревности веснушчат, –
Штопку ведёт огонь.
Галстук, которым петушок украшен,
Скомкан, но жёлтая выше бровь, –
Дракой, шашнями, страстью ошарашен
В топоте он дубров.
Страусом (киви) наскочил соперник,
Новый боец, и – пошло опять,
Оттопыренный вспарывать наперник,
Жгучее тело рвать…
Рвать, но, склероза глухотой не сдержан,
Сам-то я в прорву лечу, дрожа,
Слыша, как обнажает шея стержень
Под черенком ножа.
И, сумасшедший, замечаю сверху:
Вот он валяется – мой манок;
Вот и клетка – неубранная перхоть,
Вмятое толокно;
Рухнувший навзничь, я очнусь в постели,
Вспомню тебя с головы до ног…
Как мы в схватке ресницами блестели,
Маленький мой Манок!
Как отступали пред нами рощи,
Чтоб, отступив, захватить в силки
Нежность, молодость и (чего уж проще?) –
Нитяные чулки!
