Я под луною глицериновою,
Как ртуть, продолговат.
Лечебницей, ресничной киноварью
Кивает киловатт.
Здесь всё – абстрактно и естественно:
Табак и трактор, и
Орфей веснушчатый за песнею
(«Орфей», – ты повтори!).
Естественно и то, что ночи он
В соломе страшной мнёт,
Пока не наградит пощёчиной
Её (ту ночь) восход.
Орфей мой, Тимофей! Вязаться
Тебе ли с сорняком,
Когда и коллективизация
Грохочет решетом?
Зерно продёргивает сеялка,
Под лупу – паспорта!
Трава Орфея – тимофеевка
Всей пригоршней – в борта!
О, если бы Евгений выскочил
Из градусника (где
Гноится он!) Сапог-то с кисточкой,
Рука-то без ногтей…
О, если бы прошёл он поздними –
Варёная крупа –
Под зябь взметёнными колхозами
(Ступай себе, ступай!)!..
…Орфей кудлатый на собрании
Про торбу говорит,
Лучистое соревнование
Сечёт углы орбит.
При всех высиживает курица,
Став лампою, яйцо…
…Ну как Евгению не хмуриться
На этот дрязг, дрянцо?
Над вёрстами, над полосатыми –
Чугунный километр.
– Доглядывай за поросятами,
Плодом слонячих недр!.. –
Евгений отошёл, сморкается;
Его сапог – протез.
В нём – желчь, в нём – печень парагвайца,
Термометра болезнь!
(Орфей) – Чего же ты не лечишься?
(Евгений) – Я в стекле… –
…А мир – высок, он – весок, греческий,
А то и – дебелей.
Что ж, похвала, начнём уж сызнова
(Себе) плести венки,
Другим швыряя остракизма
Глухие черепки…
