— Хорошо. Вы пошутили — мы посмеялись. И что дальше?
— Что дальше? — начальник удивился такому вопросу. — Ничего. Сейчас допьём вино и пойдём спать. Вы — к себе в камеру, как и прочие заключённые, а я домой, как и остальные сотрудники тюрьмы.
— А завтра? — спросил Жаб.
— Завтра будет завтра. Вы проявили себя настоящими бойцами, теперь вы здесь не просто заключённые, теперь вы — мои гости, если, конечно, можно так выразиться. Вас в этой тюрьме теперь никто не тронет. Спокойной ночи!
Начальник тюрьмы допил вино, поставил бокал на стол и пошёл на выход, как обычно, что-то бормоча себе под нос. За ним потянулись остальные цванки, многие при этом подходили к Лёхе и Жабу и искренне, по-дружески хлопали их по плечам и спине, как будто они все стали теперь большими друзьями. Причём подходили как заключённые, так и охранники, что было не удивительно, так как держались они вместе, будто все были сослуживцами или работниками одного офиса.
Все очень быстро разошлись, оставив комедиантов переваривать в своих головах произошедшее. Лишь один конвоир скромно ожидал их на выходе из спортзала, не смея ни подгонять, ни даже вслух обозначать своё присутствие. Видимо, проявлял уважение.
Лёха, всё ещё до конца не придя в себя, проводив взглядом последних покинувших спортзал, уставился на друга взглядом, требующим объяснения или хотя бы сочувствия.
— Жаб! Это что было, вообще? Я не сплю? Ну-ка ущипни меня!
Амфибос спокойно ущипнул товарища за руку чуть выше локтя, причём сделал это мастерски, то есть быстро и больно. Лёха отдёрнул руку — он снова забыл, что его друг не понимает ни шуток, ни иронии и воспринимает всё буквально.
— Три года с тобой якшаюсь, а всё равно нет-нет да и забываю, что ты ни хрена не понимаешь образных выражений.
— Что, не туда ущипнул? — искренне поинтересовался Жаб.
— Когда-нибудь я всё-таки накоплю денег, и мы таки сделаем тебе операцию.
— Не хочу я никакой операции.
Жаб схватил Лёху за плечо и подтолкнул его к выходу. Ожидающий их конвоир почтительно отстранился, давая им пройти.
До самой камеры ни комедианты, ни конвоир не проронили ни слова. Лишь когда закрылась дверь, и они с Жабом остались вдвоём, к Лёхе вернулся дар речи, и он сказал:
— Он маньяк.
— Кто? — спросил амфибос.
— Начальник тюрьмы. Но надо признать: хорошо, сволочь, всё организовал. Я чуть в штаны не наложил. И в этот раз это не метафора.
Лёха улёгся на свои нары, которые нарами можно было назвать с натяжкой — они больше походили на больничную кушетку. Жаб присел на свои.
