— Знаешь, друг мой зеленощёкий, — задумчиво произнёс Ковалёв. — А вот что я подумал. Это же знак!
Жаб с непониманием посмотрел на друга.
— Да, знак! Я думал, мы из этого спортзала не выйдем, а мы вышли. Значит, и из этой тюрьмы выйдем.
— Конечно, выйдем, — согласился амфибос. — На суд. А потом дальше по этапу, если вышку не присудят. Тебе лучше знать, какие у них здесь на Олосе законы. Тебя здесь один раз уже судили.
— Вот я и не хотел сюда возвращаться, как чувствовал, — Лёха тяжело вздохнул. — Законов я их не знаю, но есть у меня стойкое ощущение, что штрафом мы, скорее всего, не отделаемся. Уж больно тот кальмарец был крутым.
Бывший штурмовик поудобнее устроился на нарах-кушетке и, решив, что утро вечера мудренее, решил попытаться уснуть. Это у него получилось довольно быстро, несмотря на ноющие после боя рёбра.
Две недели в ожидании суда пролетели быстро. Лёху с Жабом так и оставили в одной камере. Слово, данное им начальником тюрьмы, было выполнено со всей ответственностью: за все эти дни комедиантов не то что никто не тронул — на них даже никто косо не посмотрел. После ночного боя персонал тюрьмы, наоборот, относился к ним с уважением. А уж с каким почтением к ним — а особенно к Жабу, побившему начальника тюрьмы — относились заключённые, словами было не передать.
Ковалёву в какой-то момент начало казаться, что он находится не в тюрьме, а в каком-то санатории строгого режима. И вправду: кормили хорошо, работать не заставляли, разрешали посещать спортзал — это было совсем не похоже на те несколько месяцев, что бывший штурмовик провёл в тюрьме общего режима во время своего первого заключения на Олосе.
Самого начальника они после того ночного боя ни разу не видели, что комедиантов особо и не расстраивало. Да и чего им было видеться? Тюрьма большая, дел у начальника явно было предостаточно, а все свои вопросы с комиками он решил.
Утром в день отъезда в суд Лёха проснулся, как ему показалось, задолго до подъёма. Друг мирно спал, охранник ещё не пришёл, чтобы разбудить их на обязательную зарядку, и в помещении тюрьмы была та приятная тишина, которая бывает за полчаса до подъёма. Казалось, что это и не тюрьма вовсе, настолько тихо и безмятежно бывало в эти минуты.
Но что-то Лёху всё же насторожило. И хоть вокруг всё было с виду безмятежно, с ним самим однозначно было что-то не так. Но что именно — Ковалёв не понимал. Ощущение было такое, будто он переспал лишнего.
