При этом все издатели полагали, что рукопись № 233 из фонда Дригби, а также семь других, более поздних рукописей, в которых та же поэма фигурирует то в удлиненном, то в сокращенном виде, была лишь тенью от той первоначальной и нетронутой поэмы, которую все эти рукописи копировали неточно. И каждый издатель считал себя героем и освободителем, этаким святым Георгием, единственным, способным по этой, так сказать, тени угадать первооблик давно канувшей в Лету поэмы, освободить деву от цепей и когтей дракона, выпустить ее на свет божий во всей ее лингвистической непорочности. Это последнее обстоятельство является самым странным. В нем заключена даже некая мистерия. Встает вопрос: какова на самом деле природа той страсти, коей одержимы издатели древних рукописей? Что движет ими в их неудержимом рвении к восстановлению утраченного прототипа? Что за прозрачность им мнится? Что за туманность? Что за Андромеда? Что за знание, скрытое за пергаментом, что за сущность – за начертанными на нем литерами?
Но оставим. Пожалеем нашего читателя. Заметим лишь напоследок, что случались и такие талмудисты, до такой степени и такой ряби в глазах дочитавшиеся, эти буквы и строфы между собой до того досравнивавшие, что приходили они к выводу, что рукопись № 233 из фонда Дригби была документом фальшивым. Встречавшиеся в ней ошибки то казались им слишком обильными, то недостаточно частыми. И то и это означало в их глазах, что текст наш был придуман искусственно; составлен на слишком правильном или на слишком неправильном с грамматической точки зрения языке. И тот и другой излишек выдавал фальшивость. Особенно мучили этих фарисеев вопросы склонения и спряжения. То же касалось и синтаксиса. Что уж тут говорить о фонетике, морфологии и так далее. Главное же, чем руководствовались те, кто считал поэму поддельной, было то, что ничего подобного по выразительности и силе, по лиризму и трагическому напряжению не только что в XII, а и в последующие века создано не было, а значит и быть не могло. Короче, поэма была уникальной. А уникальность не прощают. У хулителей рукописи № 233 из фонда Дригби было при этом аргументов не больше, чем у защитников. Так они и продолжали совместно и раздельно, одни объяснять, что никакого Гарольдуса на свете не было, как не было никогда и Оссиана, что была поэма придумана и написана тем самым эмигрантом, французом и контрреволюционером, кстати сказать, по происхождению нормандцем. А другие держали того же самого Гарольдуса за галльского Гомера, хоть и слегка примитивного и, может быть, даже карлика.
