Что все теперь были одинаковы и одинаково боялись, нравилось мне, теперь будет видно, кто первый запищит. Во всяком случае, не я, я представлял себе, как притулился в подвале и обеими руками зажимаю уши, когда падают бомбы. Я твердо хотел верить, что выживу, поскольку у меня со смертью договор: дети, которые накоротке со смертью, живут долго. Я хотел дожить до восьмидесяти лет.
Я стоял с отцом в толпе, повалившей из церкви, он был в мундире. Гломпы с их собакой-ублюдком тоже пришли взглянуть на воронку. Антон Гломп безмятежно устремил взор в яму, на его стороне был господь бог, терновый венец и кровоточащие сердца Иисуса, которые он писал. По документам я числился католиком, но я не верил, что господь бог поможет, скорее везение, на большее я не надеялся; кто именно меня спасет, было мне безразлично.
Бог был холодным дряхлым стариком, у которого распяли сына. Когда у меня к нёбу прилипала облатка, я чувствовал, что за мной наблюдают, то есть следят, насколько смиренно я прикрываю руками лицо, это учитывалось. Поэтому я старался для тех, кто меня контролировал, загораживать лицо руками. Господни полицейские нашей общины наблюдали, как я при этом держусь. Сквозь пальцы я видел их взгляды, и всегда это были люди, меня осуждавшие, я не отличался богобоязнью, лишь боязнью людского осуждения. Люди, которых я знал, надевали благочестивую воскресную маску, чтобы легче было господствовать над нами.
Он чистил пистолет у раскрытого окна, я подошел к нему и сказал:
— А ты выстрели.
Он сделал вид, будто не слышит, тогда я повторил просьбу, а он сказал:
— Зачем?
— Хочу посмотреть.
Был опять субботний день, по-летнему жаркий, он стоял голый, в одних плавках. Для плаванья они уже не были ему нужны, мы больше не ходили на пляж, в конце недели увольнительная давалась только на краткий срок, теперь он носил плавки, лишь когда дома отдыхал или чистил пистолет. Он вытащил ершик из ствола, потом направил пистолет в сторону открытого окна и прицелился в сад. Я не был уверен, что он решится, выстрел прозвучит громче, чем наша стрельба по мишени из духового ружья. Гломпы в первом этаже так и подскочат, ну и пусть, такого они никогда еще не слыхали, так же как их прожорливая собака, она будет таращиться в окно и нюхать воздух. Выстрел над головами. Но почему же он целится вниз, в сад? Там за садовым столиком сидят люди, пьют кофе, впрочем, я прекрасно знал, что этого он никогда не сделает, не выстрелит по фарфору, стеклам очков, шезлонгам, где люди переваривают пищу, загорают, читают газеты. Это же свои люди, он просто шутит, да, вот он медленно поднимает пистолет, правильно, он целит в воздух. Как они разом поднимут головы. Лишь один раз нажать, а потом можно подать рукой знак, тогда они откинутся на спинку шезлонга и снова закроют глаза. Он заложил в рукоятку полную обойму. Он сказал, что снял пистолет с предохранителя, и не соврал, ему оставалось только нажать на спусковой крючок. Я сбоку за ним наблюдал — вытянутая вперед голая рука с пистолетом, так, как его учили на стрельбище.
