Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность. | страница 34
Весной 40-го года он стал собирать документы для доказательства своего арийского происхождения. На обороте некоторых бумаг он карандашом пометил свой новый адрес: 1-я рота школы пограничной полиции, Преч-на-Эльбе. Сперва я знал только, что он в пограничной полиции. Мать знала несколько больше, потому что род занятий «токарь» в моем школьном табеле был перечеркнут и переправлен на «ассистент уголовной полиции». Учитель, вносивший в табель новый род занятий отца, спросил меня:
— Ты знаешь, кто теперь твой отец? Ты принес от матери справку?
Я хорошо запомнил новый род занятий и ответил:
— Ассистент уголовной полиции.
Он с сомнением посмотрел на меня, словно я оговорился, вероятно, он никак не мог себе представить скачок от токаря к ассистенту уголовной полиции, я-то мог, я гордился, что отец пошел в гору.
Никто не знал точно, какие у него обязанности, об этом в обеих семьях не говорили, да и сам он помалкивал. Когда он вернулся в мундире, родные приобщились к обретенной им самоуверенности как к чему-то, что можно погладить, чему можно подивиться, на что не налюбуешься всласть, на мундир, на добротную ткань. О чести они не имели понятия, а вот сукно можно было пощупать и с одобрением сказать:
— А тебе идет.
Совсем другое дело было теперь шагать с ним рядом по тротуару. Мы приобрели некую власть, некий блеск, известное возмещение, все равно, что за этим скрывалось, возмещение за долгое ожидание лучших времен.
Теперь фашизм был хорош. Я наслаждался заискивающей благожелательностью окружающих при виде пистолета, в котором они усматривали свою защиту. Единство пистолета и стада. Я тогда думал, теперь все стало лучше, светлее, есть смысл в том, что у него пистолет и окружающие нас благодарно приветствуют. Хлопают на улице по плечу, как случалось, когда мы встречали его старых школьных товарищей. Я всюду ожидал эту написанную на лицах благожелательность.
Состоял ли он в пограничной охране или был ассистентом уголовной полиции, в тот момент не играло никакой роли. В кругу не самой близкой родни все же судили и рядили, это мне доводилось слышать, там и гестапо упоминали:
— Он не может все говорить, не имеет права, незачем приставать к нему с расспросами, он проходит обучение. Да, они его приняли, его обучают. Это хорошо, что его оттуда вытащили, такой человек да на заводе, у станка, — он заслуживает лучшего.
Он присылал открытки: Преч-на-Эльбе. На одной открытке он чернилами нарисовал стрелу и на обороте написал: «Это мое окно». На открытке видно похожее на замок строение среди зелени, плющ до самой крыши. Мать указала пальцем на открытку, там между деревьями проглядывала застекленная веранда, и с удивлением, смущенно сказала, поскольку мы с нашими двумя тесными комнатенками и мансардой никак не могли с этим соперничать: