Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой | страница 8
Мы обошли его. Борис проговорил вежливо:
— Зачем же так грубо?
Человек насмешливо глянул из-под фуражки, хмыкнул, но промолчал.
— Вообще-то, если бы ему намекнуть, что я из дорожной газеты, он бы по-другому заговорил, — сказал Борька, когда мы отошли.
На подножке одного из вагонов увидели молодую женщину с редкими рябинками на лице. Она читала толстую книгу, неслышно шевеля губами. Мы спросили у нее, где найти дядю Федю Красноперова.
Она посмотрела растерянно, будто соображая, откуда мы взялись. Потом осторожно загнула уголок на странице, закрыла книгу и спросила негромко:
— Вы родня ему будете?
— Нет, — ответил Борис.
— В хвосте Федор Тимофеич, — сказала она. — А может, в голове.
— Хвост — это конец состава, — тихонько объяснял мне Борис, — а голова — начало.
— А как узнавать? — очень серьезно спросила я.
— Ну, Таня! — даже приостановился Борис и выразительно повел плечами. — Конечно, по паровозу. Где паровоз — там голова состава, а…
— …где его нет — там хвост, — рассмеялась я. — Задавака ты, Борька!
Борис уже четыре месяца работал литсотрудником в дорожной газете, кое-что сумел изучить и теперь пыжился передо мной.
Дядя Федя что-то делал между вагонами.
«Наверно, концы скручивает», — догадалась я.
На мой тихий оклик он повернул голову и сказал, продолжая работу:
— Идите в шестой вагон, в мое купе. Я туда приду.
Опять пошли вдоль состава. В вагонах тихо, лишь в некоторых из них слышались приглушенные голоса.
— А как узнать, где шестой вагон? — спросила я, не видя никаких табличек на дверях.
— Вот именно, как? — пожал плечами и Борька.
Нас выручила та же женщина.
— А вот этот и есть шестой, — сказала она. — Нашли Федора Тимофеича?
— Да. Он велел в купе подождать.
— Идите, — посторонилась женщина в дверях.
Мы вошли в вагон, и я почувствовала, как у меня все затрепетало внутри. Запах, необыкновенный, неповторимый, какой бывает только в вагонах. От волнения у меня закружилась голова. Почудилось движение в пустом проходе вагона. Будто он заполнился пассажирами. Я слышала покашливание, неясный шепот, детские голоса.
— Садись, — сказал Борька, и мы опустились на скамейку в маленьком двухместном купе.
— Гос-по-ди! — тихонько проговорила я, еле сдерживая рвущуюся наружу радость. — Неужели я поеду в Москву!
Сложила ладони на груди, подняла глаза и увидела щиток. Конечно, это был он. Всякие там рукоятки, круги с измерениями и стрелки.
— Не дурачься, а лучше посмотри на эту штуковину, — протянул Борька руку к рычагу или, кажется, рубильнику.