А утром я все равно проснулась рано. Ведь сегодня мы приезжаем в наш Горноуральск! Интересно, где сейчас едем?
За окном было еще сумеречно, но сквозь легкий туман я рассмотрела очертания домиков. Проезжали селение. В окнах кое-где горел свет, из труб шел дымок.
Кто живет в этих домиках? Что делается сейчас ну… например, вот в этом? Я всмотрелась в него и успела заметить: ставни закрыты и крест-накрест заколочены досками.
Домик уже скрылся из виду, а я все думала о нем. Где его хозяева? Куда уехали? А вдруг все погибли? Ушли на фронт и не вернулись? А старики умерли с горя…
Ой, так ведь хоть до чего можно додуматься! Может, просто какая-нибудь бабушка уехала жить к своему сыну, вот как та моя знакомая, а домик заколотила. А летом они вместе приедут сюда в отпуск, потому что здесь очень хорошо.
Я стала внимательно всматриваться в просветлевшее окно. Поезд шел по высокому месту, внизу тускло поблескивала неподвижная река, а за ней, на взгорье, широко раскинулось большое село.
«Домики будто взбежали на горку…» — вспомнила я Клавины слова и поняла, что мы как раз проезжаем то самое место. Здесь действительно очень красиво.
К щитку потянулась дяди Федина рука. Щелкнул рубильник. Все! Хватит светить, пусть теперь батарея заряжается, думала я, наблюдая, как ожили, воспрянули уставшие за ночь стрелки.
…Это был наш последний завтрак в вагоне. Но зато какой! Мы ели жареную курицу с солеными огурцами, яички, пили чай с медом и молоком. Откуда все это взялось? Вчера не было.
— Ночью Ялунь проезжали, — коротко объяснил мне дядя Федя. — Ты давай ешь, не разговаривай.
Ялунь! Это как раз та станция, на которой я покупала масляную лепешку. Но тогда было солнечное утро, и поэтому был большой базар.
— А разве ночью продают? — удивилась я.
— Продают кому надо, — ответил дядя Федя и повторил: — Ешь давай.
Что делать? Я ела, хотя мне было и неловко. Дядя Федя всю дорогу кормит меня.
— Ты вот что, — вдруг полез он под полку. — Ты к той твоей лепешечке… на-ко вот еще парочку.
Вытащил из-под скамейки кастрюлю, и я увидела в ней много лепешек из масла, в точности таких же, как моя. Штук десять, пятнадцать — не меньше. Я мысленно прикинула, сколько же они стоят, и даже про себя не могла выговорить эту цифру. Очень дорого!
— На-ко, возьми, упакуем их вместе с твоей…
— Что ты, дядя Федя, нет, нет! — испуганно вскочила я со скамейки. — Это же четыреста рублей!
