— Да ты не стесняйся, — снизу вверх посмотрел на меня дядя Федя. — Денег сейчас не надо. Будем ездить с тобой, потом и рассчитаешься.
А, может, правда? Ведь не один раз мы поедем с дядей Федей в Москву. И у меня зарплата. Моих четыреста да Борькиных семьсот. Получается одна тысяча сто рублей… Отнять четыреста… Получается семьсот.
Так это что же получается! Выходит, вся моя зарплата две вот таких лепешечки? Не может быть!
— И потом ведь я их с умом покупаю, а не как ты, — не глядя на меня, проговорил дядя Федя. — Мне они посходнее достались.
Конечно… Он же, наверно, торгуется. А я не умею. Да и поезд тогда пошел.
— Бери, Таня, бери, — поднявшись с колен, сунул мне масло дядя Федя. — И картошки я тебе насыплю. И луку дам.
Какой он хороший, какой добрый! Кто же, кто же… еще такой добрый?.. Такой хороший… А! Михаил Васильевич, парторг с маминой работы!
— Дядя Федя, ты коммунист?
Он выпрямился на лавке так быстро, что я вздрогнула. Посмотрел мне в глаза внимательно, настороженно, молча.
А потом сказал негромко:
— Коммунист я, Таня… А что?..
— Я так и знала! — тихонько воскликнула я и, взяв руку дяди Феди, прижала его теплую ладонь к своей щеке.
Вот уже последняя станция перед Горноуральском. Виднеется пруд, на который мы ездили с Борькой купаться. Вон на этот островок мы всегда плаваем. А с другой стороны должна быть роща.
Я хотела выйти к коридорному окну и увидела в дверях Борьку. В очках. Стоит и улыбается как ни в чем не бывало.
— Борька!
Повисла у него на шее и ногами задрыгала от радости.
— Ну, Тань, подожди… Отпусти меня, пожалуйста, — смущенно бормочет Борька, потому что мимо нашего купе идут люди.
— Как ты оказался здесь? — тереблю я его за борт порыжевшего пальто.
— Я задание выполняю… Редакционное. Рейд провожу по подготовке станционного хозяйства к зиме.
— И ты останешься здесь? — огорчаюсь я.
Борька протирает очки, подслеповато смотрит на меня, улыбается.
— Нет, на сегодня закончил, поеду с вами, — говорит он и достает из кармана билет. — Вот. Теперь у меня постоянный, годовой, по всей дороге. Могу садиться в любой поезд и ехать.
Я рассматриваю билет, обернутый в тонкую бумагу.
— Чтоб не запачкался, — говорит Борька. — А то ведь ездить придется много.
— А в эти дни не поедешь? — возвращая билет, спрашиваю брата.
— Кажется, нет.
— Как хорошо!
С ремнем в руках в купе заглядывает дядя Федя.
— Здравствуйте, — говорит, улыбнувшись. — Ну, вот, а она, — кивает на меня, — встретит, не встретит? И так и далее… Ты принес сетку? — спрашивает он Бориса. — Или мешочек какой…
