Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой | страница 19



На улице смеркалось, дядя Федя собирался включить электричество. Возле нашего купе я услышала веселый голос Витьки:

— Ну, как, Клава, Вера-то приехала? Нули? Все еще у попадьи за Волгой?

Я ждала — сейчас он зайдет к нам. Дядя Федя тоже повернулся к двери. Но Витька буквально перешагнул наше купе и стремительно скрылся.

— Куда это его несет? — удивился дядя Федя.

Через некоторое время Витька объявил по радио:

— Граждане пассажиры, начинаем концерт лирической песни.

Я загадала: если он сыграет баркаролу, значит, хочет помириться со мной. А если нет… Не успела додумать, как услышала ее и тихонько засмеялась в подушку. Вот уже кончается вступление, сейчас запоет Лемешев.

Но что это? Кто-то завизжал, забормотал невнятно, словно не человек совсем.

— На быструю включил, охальник! — зацокал языком дядя Федя.

Вверху затрещало, зашипело и смолкло. Но тут же совсем нормально, как ни в чем не бывало, Лемешев запел другое:

Скажите, девушки, подружке вашей,
Что я ночей не сплю, о ней мечтая…

В последнем, самом позднем концерте, Витька снова завел мою баркаролу и проделал то же самое.

— Что это он, поперхнулся, что ли, на этой пластинке? — удивился дядя Федя.

Я сердито схватила с вешалки полотенце и пошла умываться перед сном.

В темном углу стоял и курил сержант. Кивнула ему и взялась за ручку двери. Не знаю, что случилось, но я не успела опомниться, как очутилась в туалетной. Щелкнул замок, и в зеркале я увидела два лица — его и мое. Он лупоглазо глядел на меня, я на него. И опять не успела ничего сообразить, как замок щелкнул, что-то длинное темное метнулось надо мной, и я увидела, как стремительно унеслось влево из рамы растерянное, вспыхнувшее лицо сержанта.

Я осталась в зеркале одна, раздумывая: во-первых, куда он делся, во-вторых, как он здесь очутился. Что произошло?

Лицо мое стало розоветь, потом покраснело так, что на глазах выступили слезы. Ведь это же дядя Федя его отсюда…

Как я зайду теперь в свое купе!

Я уже лежала не дыша на верхней полке, когда дядя Федя в темноте проговорил:

— У нас вон Маруська из пятого вагона, так она с ними просто обходится. Он к ней подсунется, а она ему хрясь по морде! И так и далее…

5.

Это последнее утро было суматошным. Проводницы прибирали в вагоне, пассажиры укладывали вещи. Дядя Федя тоже чаще уходил из купе, брал что-нибудь, опять уходил.

— Чтоб в Москве-то меньше было работы, сейчас сделаю, — объяснил он мне свои хлопоты.

Я пыталась ходить за ним, но он сказал: