До смерти промерзший, с кровоточащими членами тела, которые отзывались болью, я вернулся в Ригу поздно вечером. Там, к ужасу своему, я узнал, что относительно организации Железной дивизии не сделано практически ничего. Штаб армии даже не отрядил офицера, чтобы он занимался этим вопросом и хотя бы заносил в списки приходивших в большом количестве добровольцев. Само собой, нельзя освободить от ответственности за это упущение и Центральный солдатский совет. Так как я и без того планировал съездить в Берлин, чтобы установить там контакт с иностранным ведомством[149], я еще тем же вечером решил выехать на следующее утро и предпринять необходимые шаги в военном министерстве.
И вот я впервые увидел революционную Германию. Около трех часов ночи мы въехали в Позен. Здесь 18 лет назад я был солдатом. С тех пор я ни разу не был в городе. Остановка здесь была непродолжительной, но я с любопытством вышел из поезда, чтобы оглядеться хотя бы на вокзале. Тут же подошли отвратительно выглядевшие, одетые в полевую форму парни, которые приказали мне подняться обратно в вагон. Я полагал, что вполне могу отстоять мое право не стоять на подножке поезда, а потому выразил им свое недоумение. И тут один из этих индивидуумов заорал мне: я что на Луне жил, что ли, и не знаю, что между тем произошло в Германии? У меня не было никакого желания предоставлять этому джентльмену возможность об этом поведать, так что я вернулся в вагон. Купе, которое мы вынуждены были превратить в нашу канцелярию^ делил с отправлявшимся домой главой администрации господином фон Госслером[150] и моим пресс-атташе господином Кёрером. Я продиктовал несколько важных отчетов в центральные ведомства, а господин Кёрер набирал их на пишущей машинке. За всю эту долгую поездку нам никто не мешал, а если и видели нас за работой, то тут же уходили. Здесь, в Позене, этому пришел конец. Целая орда солдат с красными повязками на рукавах ворвалась в вагон и завладела в том числе и нашим купе, теперь они слонялись взад и вперед, а некоторые с перрона разбили стекла и затем взобрались внутрь. Это был солдатский совет позенского гарнизона. К нам устроились из этих непрошеных гостей пять человек. Как только уселись, они сразу же открыли большие пакеты с припасами и начали есть. У них были консервы и угорь, а также вино и коньяк. Затем они стали с нами знакомиться. Рассказывали, что едут к правительству рейха, чтобы предъявить ему политические требования. Позен якобы следовало передать полякам. Я в разговоре участвовал мало, однако не смог удержаться от удивленного вопроса, как же это германские солдаты могут предъявлять такие требования. И опять вопрос: «Что ж я, не знаю, что произошло в Германии? Я что, на Луне жил? Реакционерам вроде меня придется теперь привыкнуть к совсем другой ситуации, даже если мы и дальше будем упорствовать, все равно наступлению новой эпохи помешать не сможем». И так далее.
