В Дерпте и в его окрестностях находились еще около 4 тысяч солдат. Помимо командира корпуса генерал-лейтенанта фон Эшторфа[148], там распоряжался еще и солдатский совет, во главе которого стоял надежный профсоюзный деятель, редактор Шэффер, бывший представителем германских печатников. То, что этот солдатский совет мог сделать, чтобы верно сориентировать войска, разумеется, и было сделано в лучшем виде. Однако он никак не смог помешать тому, чтобы весь гарнизон вследствие развала недалекого оттуда фронта был охвачен серьезным беспокойством. Разумеется, здесь тоже были озабочены тем, чтобы добраться до дома, да и большевики приложили руку к тому, чтобы солдат охватила тревога. По здравому размышлению, солдаты должны были бы признаться себе, что эти опасения безосновательны, ведь Дерпт для отправки домой был куда более благоприятным вариантом, нежели любой другой пункт в Эстонии. Однако эти слухи рисовали распад фронта в куда более ужасающих красках, нежели он проходил в действительности, а потому стычки с бандами эстонской милиции раздували сверх всякой меры. Мы провели несколько собраний в самом крупном зале нового здания университета. На каждое из них приходили около 1500 человек, так что в течение дня удалось переговорить едва ли не со всем гарнизоном. Особенно же радостно было, что только в Дерпте о желании вступить в Железную дивизию заявили около 800 добровольцев. Когда же я уезжал, то делал это с осознанием, что уж хотя бы здесь порядок восстановлен.
Чтобы составить себе хоть какое-то представление о ходе вывода войск, я поехал назад не по железной дороге, а распорядился предоставить в мое распоряжение автомобиль. Мы еще до рассвета выехали из Дерпта и взяли курс по шоссе, ведшему через Вольмар и Венден в Ригу. Это была чудовищная поездка. Было 10 градусов мороза. Часть пути проходила через так называемую лифляндскую Швейцарию, не столь уж высокие, однако потрепанные штормами гряды холмов, на которых царил страшный холод. Большое шоссе полностью обледенело. На протяжении 10 километров мы натыкались на тянувшиеся к югу обозы и столь же часто на тяжело нагруженные повозки бегущих местных жителей немецкого происхождения. Солдаты, встреченные мной по дороге, все без исключения были в достаточно хорошем состоянии. У каждого было оружие, все хорошо одеты и обуты, лошади и амуниция в должном порядке. Иначе дело обстояло у беженцев из балтийских немцев. Мужчины, женщины и дети, часто и несколько старых слуг с ними, ехали на еле держащихся колымагах позади доверху нагруженного прицепа для полевых работ. Где я заговаривал с такой семьей, слышал лишь жалобы да отчаяние. Несколько раз я столкнулся с семьями, повозка которых по дороге развалилась, так что они теперь выставили свои пожитки вдоль проселков и пытались создать себе из них хоть какое-то убежище. В таких случаях жалобы достигали такого накала, что я просто не мог оставить таких потерпевших кораблекрушение на этом страшном морозе и сажал их в свой автомобиль. Поездка была ужасной. Как только нам приходилось очередной раз огибать проделанные военными транспортами рытвины, мы тут же начинали буксовать в забитых ломким льдом канавах справа и слева от дороги. Мы выдержали уже четыре таких инцидента, когда застряли в неожиданно крутом повороте дороги, сев всей машиной в глубокий снег. Нам потребовалось около двух часов, пока мы не набрали такое количество крестьянских повозок и лошадей военных, чтобы их усилий хватило вновь сдвинуть с места наш автомобиль.
