Командующий армией выпрямился: «Я намерен принять этот запрос. Образованы арьергардные части, довольно крупное смешанное подразделение. Начальник штаба разрабатывает его структуру, которую обсудит с вами».
Но теперь и у меня возник вопрос. Мне вовсе не понравилось, что организатором арьергарда является начальник штаба. Конечно, он был отличным солдатом. Однако переворот, крушение армии столь потрясли его, что он, казалось, утратил всякую энергию. Незадолго до этого у меня были два офицера штаба, которые привели мне вполне определенные тому доказательства, свидетельства, после которых отпадало всякое сомнение в том, что этот человек переживает глубочайший душевный кризис. С естественным в подобных случаях сочувствием я спросил его, считает ли он себя подходящим человеком для организации новых воинских частей. Он в это верил. Я намекнул, что не стоит приниматься за такую задачу, если изначально нет веры в успех задуманного. Но начальник штаба сказал, что он верит. Я стал более настойчив и упомянул о том, что сообщили мне офицеры. В ответ я услышал, что да, такое было, он действительно временно поддался колебаниям, что, однако, вполне понятно, но он все же возьмется за организацию, ведь никто другой сделать этого не сможет.
Затем мы обсудили еще несколько второстепенных вопросов, командующий армией вновь подал председателю солдатского совета руку, и затем мы ушли, испытав новый прилив доверия.
Это стало часом рождения Железной дивизии[142]. Ее формирование было почти вырвано у командных инстанций, что, конечно, отнюдь не помешало тому, что в Германии уже через несколько дней стали освистывать этот шаг, считая его первым шахматным ходом контрреволюции.
И вот солдатские советы с завидным усердием приступили к вербовке. Каждый день записывались по несколько сотен человек. Я же только подгонял солдатские советы. Нельзя было терять время. Красная Армия наступала по всему фронту, от Двинска до Нарвы.
XII. Дальнейшие военные события
Исходившая от наступавшей Красной Армии угроза много раз становилась предметом обсуждения с латышскими министрами. Когда стало известно о прорыве под Нарвой, меня разыскали Вальтер и Уллманн и, будучи шокированы, стали расспрашивать, а можем ли мы что-либо против этого предпринять. Вместе с Вальтером я отправился в штаб армии, чтобы он там имел возможность убедиться, что недостатка к тому доброй воли с нашей стороны нет. По отношению к латышскому правительству я придерживался мнения, что Германия в моральном отношении обязана защищать прибалтийские земли до тех пор, пока они не создадут собственные силы обороны, а потому обещал, что эта защита будет осуществляться до пределов возможного, хотя и не стал скрывать, что армия в таком состоянии, что это ставит рядом с такими намерениями большой вопросительный знак.
