Баба Маня, прилаживая слуховой аппарат к уху, интересуется:
– Про меня говорите?
Клавдия кивает:
– Ага, про ежиков твоих.
Баба Маня, улыбаясь, включается в разговор:
– Домик у меня на краю поселка стоит, вот ежики и повадились ходить в гости. И все норовят к Шарику в будку забраться, у него там всегда есть чем поживиться. А пес сердится. Так я Шарика стала в сарайку запирать на часок. Один ежик приходит, как поезд по расписанию, в девять часов вечера. Я пса запру, в будку мисочку с молоком поставлю, булочку покрошу и жду. Вижу, трава шевелится – это ежик мой идет. Я подойду тихонько, а он в будке-то чавкает да фыркает. Наестся и обратно в лес топает. Славный такой, глаза что бусинки!
– Ой, Маня, дожила чуть не до ста лет, а все как дитя! – хихикает Клавдия. – Погляди вот на Нюру. Она тебя на двадцать лет моложе, а какая степенная!
Баба Нюра, худая, бледная и меланхоличная, ходит на костылях. Десять лет назад она сломала шейку бедра, но операция ей противопоказана, и баба Нюра терпеливо, без охов и стонов носит свою боль.
– Ничего, Бог терпел и нам велел, – говорит она тем, кто выражает ей свое сочувствие.
Зато баба Вера, громогласная, пышнотелая, словно из батонов сложенная, требует к себе постоянного внимания, нашего и персонала. Она ходит мало, больше лежит, постоянно охает и стонет, ругает санитарку за то, что та не дает ей белого хлеба (врач прописал бабе Вере диету).
– Так и с голоду недолго помереть! – говорит она каждое утро, с отвращением разглядывая кусок черного хлеба на своей тарелке. – А мне ведь всего восемьдесят два годика. Пожить-то охота!
Вечером баба Вера, не желая ждать, пока санитарка доделает процедуры лежачим больным, кричит в открытую дверь палаты:
– Наталья! Сколь тебя ждать-то можно? Иди мне панцирь надевать!
Так она называет памперс, который всегда надевает на ночь, боясь не успеть дойти до туалета.
Однажды утром к нам, постучав, вошел высокий худой старик из соседней палаты, церковный староста Дмитрич. Он остановился напротив кровати бабы Веры и стал хмуро и пристально ее разглядывать. Всем на удивленье баба Вера продолжала спать, когда все уже давно бодрствовали, и даже похрапывала слегка, что указывало на сон глубокий и сладкий.
– Вот, полюбуйтесь на нее! – Дмитрич ткнул пальцем в направлении спящей. – Спит, как голубица, а я сегодня по ее милости с двух часов ночи глаз не сомкнул!
Все удивленно воззрились на него, а Клавдия живо поинтересовалась:
