Восьмая муза | страница 3
Звездно сверкали пуговицы на капральском мундире. Видно, драил их каждый день мелком.
— Любит солдата государь! Зоркий, веселый!
— Пьяница он! — чуть слышно прошептал Новиков. Капрал обмер.
— Что, что ты сказал?
Закружилась земля под ногами, и померкла ночь. Новиков сжал ружье и твердо глянул в выкатившиеся капральские глаза.
— Пьяница, — повторил он громче.
Капрал замахал руками, отгоняя нечистого.
— Как же ты! Как же ты… на особу царскую. Ах ты! Ах ты! — Отбежал на несколько шагов и, тронув саблю, пригрозил: — Ну погоди! Головорез! Каторжная душа! Ты еще в железах погуляешь!
Николаше стало страшно и легко. Страшно от угроз, а легко оттого, что слово выкатилось прямо, от души. Сказал то, что думал, о чем говорил каждый второй в полку… Уж очень гадок пропивший разум император. Шут! Ах, если бы только шут! Сказывают, что в прошлую кампанию все батальонные секреты пруссакам выдавал, все тайные распоряжения ихнему королю Фридриху сообщал. Вот и терпели поражения, вот и отрывало ноги русским солдатикам. А недавно на плацу Петр заставил своего арапа Нарцисса продефилировать перед знаменем и оцарапать его пикой. Все кипели от негодования. Гвардейское знамя поганит арап! Отчего? Что случилось? Оказалось, что таким манером император спасает честь своего любимца, которому в драке разбили нос…
По полковому двору прошел капитан Муравьев и, остановившись, стал смотреть в сторону ворот и моста. К нему подошли офицеры. Стали плотной группой, о чем-то оживленно говоря. Потом один махнул рукой, и группа развалилась. Муравьев постоял в ожидании и пошел к казарме.
Чего им не спится? Белая ночь — безумная ночь, верно говорят… И даже мост сегодня забыли поднять…
Нянька испуганно цеплялась за рукав, но Алексей Орлов оттолкнул ее и вбежал в покои царицы, гремя запыленными сапогами.
Екатерина спала чутко. Она открыла глаза, заслыша шаги, и вмиг села на постель.
— Пассек арестован, — хрипло сказал Орлов.
Царица спрыгнула с постели и в одной ночной рубашке заметалась по комнате, судорожно перебирая одежды. Орлов смотрел не отворачиваясь.
Наконец Екатерина нашла нужное. Нянька, причитая, стала напяливать на нее платье. Екатерина послушно застыла, глядя через узкое окошко Монплезира на плоское серое море.
— Что Петр? — прошептала.
— Пьян, слава богу, — отвечал Орлов.
Она вздохнула успокоенно, и Орлов это заметил.
— Поторапливайся, матушка, — сказал он грубо, — у тебя две дороги: либо на трон, либо на плаху. И мы с тобой, грешные.
