Среди трех явлений жизни — Зимина, Тимохина и шахты — в тресте вызывало интерес только последнее.
Звезда Зимина едва светилась. У Тимохина ее просто не было.
После третьего кабинета Зимин почувствовал, что от него остается одна кожа, обтягивающая пустоту.
Предстояла последняя встреча — Рымкевич.
И Зимин разъярился. Он вылетел в коридор и помчался вниз, к выходу. Там ждала машина. К черту Рымкевича! После!..
Зимин взмок. Что он мог сделать, кроме побега? Тот, кто бывал между колес бюрократической машины, кто испытал удушье и бессилие, тот знает, что все это в конце концов не так уж страшно: кабинеты и колеса отпускают с миром, и если не поддаваться, то можно продолжать свое дело независимо от них.
Зимин же, зная это прекрасно, убегал. Боялся. Удивительный страх быть погубленным в этом доме, быть свергнутым с той высоты, которая делала его неуязвимым по отношению к большинству, завладел Зиминым. Это был приступ безнадежности. Если бы он продлился, Зимину наверняка пришлось бы тяжелее; тогда бы он стал докапываться до глубины и понял бы, что перестал верить в свое счастье. Но страх прошел, как только Зимин выбрался на улицу. Может быть, потому и прошел, чтобы не быть объясненным.
Сентябрьское небо и быстрые облака — вот что он увидел прежде всего. Сентябрь, конец месяца, план, Рымкевич — Зимин отмахнулся от них и глубоко вздохнул.
Черные машины жарко сияли перед подъездом. Шоферы с наглыми разбойничьими лицами, сыграв в беседке очередную доминошную партию, звенели серебром.
«Что творится? — охнул Зимин. — Ну и пиратские у них рожи! — Он мотнул головой. — Я, видать, сдвинулся. Это ж нормальные ребята».
Действительно, шоферы держались так, как всегда. Приглядевшись, и найдя своего Борю, Зимин одумался и перестроился.
— Сейчас поедем, — предупредил он. — Подожди минутку.
И вернулся в трест. И снова был кабинет, но уже другой, просторнее прежних, с ковром и телевизором. Прежде чем попасть сюда, Зимин потомился в приемной, задержанный секретаршей. Ее звали Ирой, а он назвал — Верой и поплатился. Зимин плохо запоминал ненужные имена.
— Какие цветы вы любите? — потом сообразил спросить он.
Девушка взглянула на этого маленького широкоплечего человека и невежливо засмеялась.
Устроенная на работу по звонку, девушка не разбиралась в званиях и чинах посетителей. Они сами раскрывались ей. Уверенных в себе она не решалась задерживать, робкие сами натыкались на запрет, а загнанные, с темными лицами производственники всегда были как-то смешно угнетены в этой комнате, словно милый старичок Валентин Алексеевич Рымкевич казался им лютым зверем. Секретарша неожиданно поняла сладость власти и с детской непосредственностью стала гордиться собой.
