19. Гёте писал: «Чем далыше мы продвигаемся в познании, тем ближе подходим к неисследованному».
Нынче встретился с Клавдием Васильевичем, старейшим библиофилом, знатоком XIX века, страстным поклонником Пушкина.
Он очень больной человек: перенес четыре инфаркта, страдает диабетом, недавно превозмог еще и легочный инфаркт.
— Вы знаете, дорогой, я всю жизнь жил так, что не надеялся дожить до старости. И вот, — разводит руками, — как видите, мне восемьдесят девять...
Долго разговаривали о декабристах, Пушкине, Лунине...
Говорили о Федоре Петровиче Уварове — александровском генерале, который жил в Зимнем, имел все русские ордена.
Федор Петрович был удачлив, хотя и храбр, за всю свою жизнь не смог осилить французского и говорил только на русском, смущаясь этим, но все же быстро продвигался по службе. Это не помешало ему выгодно жениться, прибавив к своим богатствам неисчислимые богатства жены, вдовы в трех предыдущих браках. Она пережила и Федора Петровича. Хоронили его в 1825-м. За гробом, в слезах, шел император Александр.
Интересно, что Пушкин и Вяземский сделали в своих дневниках одинаковые записи об этом. Вероятно, вместе были на похоронах: «Один царь провожает его тут с печалью, как примет его там другой».
Федор Петрович был одним из участников убийства Павла Первого...
О Лунине Клавдий Васильевич сказал:
— Это человек величайший! По высоте духа рядом с ним поставить некого...
Пушкина он читал, закрывая глаза, воспламеняясь всем хилым существом. И я слышу, как шуршат его пересохшие губы.
— Я скоро умру, — сказал он, — теперь недолго. Мне почему-то кажется, что вас занимает личность Александра...
— Не столько его, сколько история того времени. И ситуация, как мне кажется, созданная Николаем, после смерти Александра...
Он перебил:
— Так вот, могу сказать вам совершенно точно: при вскрытии гробницы Александра Первого в Петропавловской крепости останков там не обнаружили. Свидетельствую...
Вечером пришел профессор Рижского университета, физик, доктор наук Август Янович Хансберг.
От меня, как от духовника, хотел успокоения, утверждения в себе...
Почему ко мне? Я менее всего готов к роли духовника.
Долго говорили. Он, современный бог-физик, спрашивал о субстанциях, отвергаемых наукой, о непонятном и странном, о совпадении цифр и чисел в истории, о творческом наитии и прозрении...
...Машинистка, возвращая Томасу Манну перепечатанную рукопись «История Иакова», сказала: «Ну вот, хоть теперь знаешь, как все это было...»
