Скорость у меня из-за разбитого штурманского фонаря поубавилась, а «девятка», которую я вел, все жалась ко мне на сбавленных оборотах. Не хотел народ оставлять меня одного. Покачал я им на прощанье, показал: «уходить!» А сам тащусь за «девяткой» и перебираю в памяти кое-какие личные дела, которые останутся недоделанными. Вспомнилось, как на прошлой неделе мне «девяносто седьмой» очередь в брюхо вкатил: вырвал дюраля на крышу доброй избы. «Вот бы, — думаю, — сейчас такой случай — хороши бы мы были с Сибиркой». Но, словно в насмешку, сегодня меня ни один японен даже не атаковал. Будто знали, что и так мы уже списаны...
В общем, дотопали. Мой народ пошел на посадку. А я поглядел на родной аэродром: и отошел в сторону, словно зачумленный.
Приглядываю местечко поукромней. С одной стороны, если удастся сесть, то так, чтобы костей не переломать, а с другой — если уж «че пе», то чтобы со мной одним, товарищей бы на тот свет не прихватить взрывом. Поднял руку Сибирке: «прыгать!» Поглядываю: отделился или нет?.. Нет.
Снова помахал. Опять не прыгает.
Попробовал переговорный — никакого толку.
«Вот, — думаю, — наказание! Как же мне от стрелка отделаться? Не гробить же парня...»
Тем временем площадочку приискал — довольно уютная. Круг сделал. Опять сигнализирую стрелку и так и эдак. Не прыгает.
Меня зло взяло: не век же мне тут кружить! Откинул колпак, поглядел назад и... даже выругался: Сибирка мой, без комбинезона, в одной гимнастерке, на своем сиденье стоит; согнулся в три погибели, чтобы не сдуло, уцепился за козырек и пальцем себя в грудь тычет. Я решил, что он переспрашивает: «Прыгать мне или нет?» Отмахнул ему за борт... Нет, не прыгает, а опять себя в грудь тычет. Пригляделся я внимательней и вижу — ветром ему к груди бумажку прижало: «Садитесь». Выведено карандашом коряво, но четко. «Экой, — думаю, — дрянь-человек. Прыгать боится». Погрозил ему кулаком. А он, как факир на арене, какие-то манипуляции руками проделал и исчез в кабине. Через секунду появился. Гляжу — и глазам не верю: в руках у него взрыватели от соток...
Честное слово, я себе не сразу поверил.
А Сибирка, видно, хочет улыбнуться, но ветром ему щеки отдувает, и рожа до того страшная получается... Я даже рассмеялся. А он закивал и жестом объясняет: все, мол, очень хорошо, садитесь, пожалуйста.
Откровенно говоря, я уже свыкся с мыслью, что земные дела мои останутся недоделанными. А тут глянул вниз — и будто увидел матушку-землю после капитального ремонта: и краски повеселели, и даже поверхность будто мягче стала.
