Можно ли не позавидовать? На слет, в Москву!
За спинкой пилотского сиденья «И-5» лежали новые, начищенные, сверкающие сапоги работы Николая.
В этих сапогах Николай явился на аэродром в торжественный, заключительный день слета, помня барановский уговор: первая авария, и...
Ждали прибытия почетных гостей.
Когда на вышке появилась группа командиров, был дан сигнал к началу упражнений в высшем пилотаже.
Летчиков волновало, какое впечатление произведут на гостей их полеты. Но волнение возросло вдесятеро, когда разнесся слух, что на аэродром приехали товарищи Ворошилов и Орджоникидзе. Радостно возбужденные летчики по десять раз осматривали свои самолеты от костыля до винта, щупали каждый узел.
Вероятно, единственным из них, не проявившим внешних признаков волнения, был самый молодой по летному стажу, Николай Гастелло. Он и тут остался верен себе.
Глядя на то, как спокойно он прохаживался около своего «И-5», никто не сказал бы, что все существо его переполнено трепетом.
— Гастелло, приготовиться! — прозвучал взволнованный голос командира, выпускавшего стартующих.
Гастелло спокойно уселся в кабине, и в голосе его не дрогнула ни единая нотка, когда он скомандовал:
— От винта!
Никто не догадывался, что это спокойствие было только внешним. Это было умение держать себя в руках. На каждый удар сердца мозг летчика отвечал одним словом: «Держись!»
Кто же мог догадаться о его мыслях, когда он был в воздухе один? Ведь никто не видел его заблестевших по-иному глаз; никто не видел на его лице нового выражения, какого у него никогда не бывало на земле. Это был другой человек. Здесь, в воздухе, элероны и рули служили продолжением его рук. На земле на их движения машина не отвечала плавной петлей, головокружительной бочкой или великолепным, сверкающим, как извивающаяся серебряная лента, иммельманом...
Неистово взвыв моТором, самолет пошел в боевой разворот.
Правый разворот... Левый... Ручка от себя. Еще. Еще. Еще... Нога... Так!
Теперь площадка для хорошего разгона. Чуть-чуть от себя, чтобы набрать побольше скорости.
Николай намерен был повторить чкаловскую посадку из штопора.
Сердце расширилось от восторга.
Сами плавными движениями работали руки и ноги.
Сектор — вперед. Торжественным звоном запел мотор.
Еще сектор вперед, до отказа.
В пении мотора зазвучала серебряная нота, словно машина разделяла предельный восторг летчика.
Ручка на себя...
Еще!..
Еще!..
Ну, еще немножко!
Самолет свечой взвился в небо. Гулко резонировало над головой крыло.
