Быть может, это ему только почудилось? Нет, вот тот же голос штурмана, но ставший теперь сухим и требовательным, отрывисто бросил:
— Точнее!.. Не рыскать!.. Выходим на точку прицеливания.
Глаза Гастелло настороженно перебегали с приборов на стекла фонаря. Что означает эта гробовая тишина внизу? Почему молчат немецкие зенитки? У такого пункта их должно быть видимо-невидимо. Наверно, не хотят себя обнаруживать.
Ожидание вражеского зенитного огня никогда не доставляет удовольствия летчику, а когда на борту такой груз, какой был у Гастелло, то и подавно. Николай чувствовал, как чуть-чуть вздрагивает нерв в углу рта.
Интересно было знать, как обстояло дело на других точках того же аэродромного узла немцев. Туда, вероятно, уже подходят его товарищи.
Что-то долговато не было слышно указаний штурмана. Судя по времени, самолет уже должен был быть над целью.
— Штурман!
— Да.
— В чем дело?
— Не вижу цели.
Холодок пробежал по спине Гастелло. «Неужели промазали?» Заставил себя смолчать, чтобы не нервировать штурмана.
Тот заговорил сам:
— Аэродром остался влево.
— Проскочили?
— Да.
— Возвращаемся.
— Есть... Разворот влево.
Гастелло описал размашистый круг.
Снова потекли длинные, как часы, секунды. Снова томительное молчание штурмана.
Наконец штурман проговорил:
— Нет никакого аэродрома.
В его голосе звучало подлинное отчаяние.
— А влево? — сдерживая себя, чтобы не крикнуть, спросил Гастелло.
— Ничего не вижу.
Подавляя овладевающее им раздражение, Гастелло бросил:
— Ищите!
И опять секунды молчания.
Гастелло уже решил снизиться, чтобы дать возможность штурману получше разглядеть землю, когда тот доложил:
— Никак не разберу... замаскировались, дьяволы, что ли?
Разворачиваясь для нового захода, Гастелло одновременно снизился.
— Ага! — послышался возглас штурмана. — Доверните вправо... еще... много... Так держать!.. Нет, поздно. Придется еще раз пройти вхолостую.
— Зря не бросать! — сердито сказал Гастелло.
— Понятно.
— Но без конца утюжить тут небо мы тоже не можем.
— Все понятно, командир.
— Больше внимания!
— Разрешите дать фонарь?
— Дайте.
Через десять секунд разорвалась осветительная бомба, но самолет ушел уже далеко. Сквозь правые стекла фонаря Гастелло увидел поле, залитое светом в два миллиона свечей. На первый взгляд оно могло показаться самым обыкновенным полем, поросшим яркозеленой травой. Однако, вглядевшись в его поверхность, все еще освещенную медленно опускающейся бомбой, Гастелло понял причину радости штурмана: под маскировочными сетками по всему кругу аэродрома угадывались контуры больших самолетов.
