Батальон готовился к шестой атаке. Елкин приказал закрыть люки, запретил автоматчикам курить и громко разговаривать.
Люди устали, и надо было что-то предпринять, чтобы встряхнуть их. Комбат надеялся на ветеранов, но и они, удрученные неизвестной судьбой Пастухова — одного из немногих, кто еще остался в живых после стольких тяжких боев, — сникли. «Выручать Пастухова — вот что надо, вот что может встряхнуть их», — думал комбат.
Холод заставлял десантников двигаться. Они бесшумно прыгали, мягко боксировали друг друга, замирая каждый раз, когда под ногой трещала сухая ветка.
Наташа поскребла броню танка Ежикова. Выключив лампочку-переноску, ей открыли, и она наугад спрыгнула внутрь. От снарядов, на которые она села, стало совсем зябко.
— На вот, поешь, — Ежиков протянул ей банку с остатками рыбных консервов и сухарь.
— Чайку бы горяченького.
Никто не ответил.
— Антошу-Харитошу бы сюда со своей кухней! — помолчав, сказала она, стараясь завязать разговор и узнать, что они думают об экипаже Пастухова. Но они молчали. Братухин даже не пошевельнулся: сидел, уткнув подбородок в расстегнутый ворот бушлата. Ежиков разглядывал циферблат своих часов. Митя Никифоров уже несколько минут протирал что-то обшлагом своей шинели. Только Иван Иванович, сняв наушники, шумно вздохнул, да Рожков, кинув на Наташу взгляд, шмыгнул носом.
— Ведь не может быть такого, чтобы в подбитом танке погиб весь экипаж? — не выдержав, спросила Наташа и тронула плечо Ежикова. — Правда ведь?
— Не знаю, — угрюмо отозвался он. Он сам никак не мог представить, чтобы не было в живых Пастухова, Гриши Пастухова, с которым он прошел столько боев!
— Как же ты не знаешь? — рассердилась Наташа. — Слышал ты о таком случае хоть раз?
— Нет. Не слышал.
— Господи, помоги им! — жарким шепотом проговорил Иван Иванович.
— Гэс-споди, пэмэги им, — передразнил его Братухин, — Да ты попроси своего господа, чтобы он громом поубивал фашистов. Куда он смотрит, твой господь бог? Что он может? Я бы этакого боженьку взял за ноженьку да трахнул об угол! Есть же такие дураки, у которых глаза не видят, уши не слышат. Чтоб больше ни одного слова про этого твоего гос-спода бога. Усвоено? А то... — Братухин приблизил злое лицо к лицу радиста, выдохнул гневно: — Убью! Я за себя не отвечаю, когда в злость прихожу. Ты мне этим «го-осподи» все печенки переел.
— Прекрати, старшина, — вяло попросил Ежиков. — Иван Иванович — человек старой закалки.
