— Нет, — встал между ними Абикен. — Твой, Ивана Ваныч, шинель шибко короткий. Мой шинель шибко длинный. Надо резать мой шинель.
— Твой так твой, — поспешно согласился Федя. — Это для тебя, Абикенушка, даже лучше. Удобнее ходить. А у Ивана Иваныча отрезать, коленки застынут.
Лампу из снарядной гильзы с новым фитилем торжественно водрузили на стол.
— Вот теперь другое дело, — довольно потирая руки, сказал Братухин. — Сыграй-ка, Сима.
Купавин взял гитару.
— Эх, чавела! Плюньте Купавину в глаза, если мы завтра в наступление не пойдем!
— Клянусь, Сима, рискуешь, — предостерег его Марякин. — Нас целый батальон. Заплюем с ног до головы.
— Ха! Завтра Новый год. А кто мне скажет, что лучше: встречать Новый год в такой райской землянке, в тепле, при свете, за кружкой водочки, или идти в бой?
— Ишь ты, губа у тебя не дура.
— Значит, лучше встречать Новый год? — уточнил Сима.
— Конечно, оно приятнее.
— Вот так и немец рассуждает. А мы что должны делать? Отвечай, Братухин!
— Пьянствовать. Год-то какой? Последний военный год.
— Эх, голова! Что мы должны делать, Рожков?
— Должны мы в ночь под Новый год пойти в наступление, поскольку немцы не ждут... — зачастил Рожков.
— Слышали умные речи? Во, брат! Мал золотник, да дорог. Тараторит, как пулемет, зато соображает... — В восторге Сима поцеловал свои пальцы. — Настоящий цыган! А рекогносцировка? Абикен, когда бывает рекогносцировка?
— Когда сапсем близко перед боем.
— Во! И эх-та-та-та-та-та-та, — запел Сима, осторожно, медленно перебирая струны гитары. Но вот пальцы его заметались по грифу быстрее, резче зазвучали струны. Пел Сима сначала чуть тоскливую, потом радостную, обжигающе-огненную песню. И сам он весь двигался в такт песне, передергивал плечами, тряс головой, рассыпая на лоб кудри. И песне было тесно в нем, и гитара не могла рассказать что-то еще более бурливое и огневое, что кипело в Симиной душе, и казалось, что вот сейчас, сию минуту у Симы разверзнется грудь от этого неизбывного желания.
Но грудь у Симы не разверзлась. Неожиданно и резко положив ладонь на струны, он оборвал звуки. Завороженно глядевший на него Никита Вовк с неохотой отполз в глубь лежанки.
— Значит, ты полагаешь, завтра пойдем? — переспросил Иван Иванович, усаживаясь поближе к Купавину и готовясь к большому серьезному разговору.
— Пойдем, отец, пойдем. «Смело мы в бой пойдем...» — запел Сима.
— И мы за вами, — замаршировал на постели Рожков.
— А ну сядь, огурец малосольный! — гаркнул на него Иван Иванович. Повернулся к Симе: — А что, тут правда есть. Взять хотя бы технику. Изучили мы ее вдоль, а уж на прошлой неделе вроде и поперек начали; то же, только с другого краю...
