«Да, в Симиных словах есть смысл. Наверное, так и будет», — думала Наташа, обняв Юрку за плечи.
— Ты мне объясни, Купавин, пошто это так? — спросил Братухин. — Все люди как люди, а цыгане — бродяги. Босые, в лохмотьях, голодные кочуют по белу свету. Цыганки детишек за спину привяжут полушалком и — айда! Ради чего люди так маются? Вот у нас под Иркутском, бывало, станут на лугу табором. Кибитки, костры, лошади. Дети грязные, голопузые. Крики, песни. Медведь на цепи. И как прилипнет цыганка молодая: «Покажи ручку — судьбу тебе нагадаю». А глянешь на ту гадалку, плакать охота. Рядом с нашим детдомом стройка была. Набрали туда цыган. Дали им комнаты, кровати, все честь по чести. Работали они, однако, здорово. А снег начал таять, пошли среди них прогулы. Уйдут за стройку, сядут в кружок и давай песни петь. Да такие тоскливые, что хоть волком вой. И вот однажды проснулся поселок, а цыган и след простыл. Да еще коней угнали...
— Я сам семь раз устраивался на работу, пока привык.
— Тянет очень, да? — спросил Рожков.
— Еще как! Если бы не женился на русской, и сейчас бы кочевал. А жена у меня огонь! Аниса. Умная, ох умная! Будто дрожжи в цыган запустила. Песни, говорит, петь и в самодеятельности можно, а жизнь детей не имеете права губить. И организовала цыганский хор. Во! — Сима вытащил из нагрудного кармана фотографию, полюбовался, протянул Наташе.
— Красавица! Умница! — нахваливал Сима, передавая карточку в протянутые руки.
— Видать, сердитая. Ишь поджала губы-то, — заметил Иван Иванович.
— А ты как думал?
— Да, сколько прошли! — протянул Федя.
— Кабы той дороге да язык, вот уж она порассказала бы, — подхватил Иван Иванович. — А моя старуха такая маленькая, верткая, такая ласковая, — вспоминал он. — А уж гостей любит! Кончится война, всех вас к нам в Сосьву приглашаю. Ефросиньюшка шанежек с творогом настряпает.
— Еще дожить надо до шанежек-то, — напомнил Никифоров.
— Ох, этот Митяй! — шумно вздохнул Братухин. — Молчит, молчит, да как ляпнет! Да мы и без тебя знаем, что дожить надо. Война. Но я так считаю: доживу! И уеду после войны на Дальний Восток. — Он мечтательно потянулся. — Надо же посмотреть на Амур, на Комсомольск. Наташа о нем красиво рассказывает. А потом в Ташкент. И обязательно зимой, чтоб поглядеть, как это так зима и без снегу? Потом махну на Север, а после в Кушку — это самая что ни на есть южная точка страны.
— Нет, — возразил Рожков, — я бегать с места на место не намерен. Я вернусь в Киров.
