— Ты что? — удивился Федя. — Кто тебя так, на всю жизнь напугал, а? Эка, довели парня! — Он осторожно отвел его руки от лица, — Ну, чего молчишь-то? Кто же это такой, а?
— Отчим.
— И за что?
— И ни за что тоже перепадало.
Братухин надел шинель, запоясался.
— Ладно, пошли ужинать.
— Ладно, пошли, черт с ним!
— Еще рано, наверное, — сказала Наташа.
— Э, первым и погорячее, и пожирнее, и погуще достанется... Ну а ты чего стоишь, как столб фонарный?! — прикрикнул Федя на Титова. — Идем с нами!
Полигон — место для боевых танковых стрельб — сооружали строительные команды, представленные от всех батальонов. Они спилили отдельные деревья на большой поляне, выкорчевали пни, построили землянку под столовую, командный пункт, блиндажи для закрепления щитов с мишенями. Полигон вышел превосходный, было где развернуться танкам для стрельб с ходу и по движущимся мишеням. Каждый комбат норовил первым попасть со своим батальоном в список для стрельб на полигоне.
Батальону Елкина предоставили крайние зимние сроки. Командиры рот, взводов и машин поругивали комбата, называя его рохлей. Особенно старался зампострой Переверзев. Накануне стрельб офицеры собрались в столовой для доклада о готовности к маршу. С небрежной усмешкой человека, считавшего себя на голову выше комбата, Переверзев говорил во время перекура:
— Он тряпка. Не умеет отстаивать интересы своей части. Впрочем, что вы хотите? Он и ходит-то вразвалочку, как гусь. А честь? Нет, вы обратили внимание, как неумело отдает он честь? Черт его знает как он стал комбатом...
Офицеры, только что поругивавшие Елкина, дружно вступились за него.
...Марш начался затемно. Чехлы прикрывали зажженные фары танков, и дорога была видна всего на пять-шесть метров вперед. Перед подъемами, спусками, у мостов стояли регулировщики, затемненными фонарями подавали сигналы: «Увеличить дистанцию между машинами».
С приходом танков полигон наполнился грохотом, лязгом, говором людей. Елкин, Клюкин и Переверзев, сверив часы с часами командиров машин, отправились на командный пункт. Блиндаж, где укрылись дежурный офицер Лимаренко и два бойца — санитар Евдоким Кондратьевич и шофер Колесников, вызвавшиеся устанавливать и проверять мишени, — соединен с КП телефоном. «Тридцатьчетверки» стоят далеко, на другом конце полигона, фыркают, ревут прогреваемыми моторами. В этом реве никто не разобрал слов команды, но ее все ждали и поняли. И в тот же миг крайняя справа «тридцатьчетверка» рванулась с места. Вдруг она остановилась. Выстрел... Фанерный танк «врага» исчез в белых клубах дыма. А по полю мчатся вторая, пятая, десятая броневые машины. Движение, остановка, выстрел — все сливается, кажется нерасчленяемым, скорость, с которой это происходит, восхищает.
