«Я сама виновата, — вдруг подумала она. — Перестала ходить в землянку к ребятам, петь с ними, как-то отдалилась...»
— Можно, я буду жить в землянке первой роты? Отгорожу угол. Как раньше? — попросила Наташа.
— Тебе плохо в санчасти? — насторожился комбат. — Может, Корин...
— Вот видите, и вы, — с тоскливым укором взглянула на него Наташа. — Мне не плохо, а... сплетничают.
— Значит, решено: уходишь? — хитро посмеиваясь, спросил Клюкин.
— Да нет, это я так, — помолчав, ответила Наташа. — Куда я денусь из этого батальона?
— А между прочим, Константин Афанасьевич, — заметил Клюкин после ухода Наташи, — и мы тут с тобой виноваты. Я ведь давненько улавливал эти разговорчики, все собирался потолковать кое с кем, да вот... Как-то неловко. Ведь люди-то какие! В событиях мирового масштаба, как наполеоны, разбираются. Прославленных немецких генералов лупят. А тут в чистой человеческой душе темноту разводят. А в темноте-то... вдруг что-нибудь такое, а? Вот ведь оно как, милуша моя.
А Наташа после разговора с комбатом и замполитом сразу пошла в хозвзвод. Титов лежал на нарах.
— Обувайся, — сказала она ему.
— Глянь, командирша отыскалась.
— Обувайся! — повторила она жестко. — А ну встань, мерзавец!
Почуяв недоброе, Титов вскочил, снял с остывшей печи портянки, стал обуваться.
— Пойдем в первую роту. А когда вернешься, объяснишь своим товарищам по хозвзводу, что ты мелкая, подлая тварь и грязный сплетник. Понял?
— Понял, — с готовностью повторил Титов.
В землянке первой роты было тепло, шумно.
— Абикешечка, ну отчего ты такой махонький? — доносился из угла игривый голос Марякина. Абикен в ответ мутузил Лешку, но тот лишь похохатывал и, изменив голос, снова спрашивал: — Абикешечка, ну почему, почему ты такой махонький?
— И махонькая рыбка лучше большого таракана, — заметил Иван Иванович. — Ну будет, будет! — прикрикнул он на Марякина. — Люди по делу пришли.
Наташа, подсев к столу, смотрела на Титова выжидающе.
— В общем, я... болтал, — начал он, озираясь испутанно. — Ну, врал... Что она... что ты... с Кориным... и с другими...
— Даже с другими, — усмехнулась Наташа.
— Я все, все врал... и вот... ну, в общем, чтобы... Простите меня, Христа ради! — горячо взмолился он. — Я сызмальства такой, вру и вру. Но больше не буду, чем хотите поклянусь!
— Зачем же ты, стерва, делал это? — Братухин с ремнем в руках подошел к столу.
— Не бейте меня, не бейте! — заорал Титов, обхватив голову.
