В свободное время Наташа помогала Прошину переписывать по алфавиту личный состав в большие разлинованные журналы.
— Какой у вас красивый почерк, Прошин, — заметила она как-то. — Вы в «гражданке» кем были?
— Преподавателем латыни в Московском юридическом институте.
— Преподавателем? В институте? — обомлела Наташа. — В самой Москве?
— Мы с Ильей Николаевичем Клюкиным земляки. И даже больше — коллеги, — охотно рассказывал Прошин. — Он читал курс древней истории в университете. Если вы знаете Москву — это на Моховой. А я совсем рядышком, на улице Герцена. Подле консерватории, если помните.
Наташа не помнила, потому что никогда не бывала в Москве...
Прошин оказался интереснейшим человеком. Он знал биографии великих художников, писателей, композиторов. И Наташа всякую минуту проводила теперь в штабе, помогая ему составлять списки, клеить карты.
Документация у Прошина находилась в отменном порядке, журналы и книги он заполнял аккуратным красивым почерком.
— Вам нравится писать? — спрашивала Наташа.
— Это вы о работе писаря? Всякое дело, милая Наташенька, следует выполнять с любовью. А любовь, как известно, побеждает все: amor vincit omnia! Любовь к делу — это то же чувство долга, только более осознанное.
Однажды после обеда Наташа, как обычно, пришла в штаб. Прошина не было. За перегородкой Вязников громко и раздраженно кому-то говорил:
— Знаю я их, любящих! Бабы — они бабы и есть!
— Зачем так грубо, Юра? — упрекал его Садовский. — Надо говорить — женщины...
Наташа хотела уйти. Но уйти вот так, потихоньку, казалось неудобным. И нельзя было стоять, будто подслушивая.
— Ай, мой такой горячий друг, не имей эту привычку быть нервным. Любовь! Мы говорим ей «нет», а она живет в сердце и говорит «да», — грустно убеждал Садовский Вязникова.
— Что ты хочешь сказать этим?
— Ты сам, друг мой, любишь Наташу...
Наташа выскочила словно ошпаренная.
На формировании ей действительно было труднее, чем в бою. В землянку зачастили офицеры и солдаты из пополнения. Иногда без стука вваливался Титов со своей будто приклеенной усмешкой и, бесцеремонно заглянув за перегородку, исчезал, так и не сказав ни слова. «Это он, он сплетничает! — вдруг осенило Наташу. — Ну, в следующий раз я ему задам! — пообещала она и вздохнула: — Скорее бы уж наступление, что ли!»
В кармане шинели у Наташи лежали комсомольские взносы. Нервничая, она мяла деньги. Спохватилась: «Надо сейчас же сдать их комсоргу». И направилась в землянку ротных командиров.
