— Купавин Серафим. Попросту Сима, — представился он. — А сиденье — ничего, доброе...
— Черный ты какой, — удивился Марякин. — Как наш лейтенант. Ночью, что ли, родился?
— Ага, ночью, — кивнул старшина. — А тебя как звать-величать?.. Леха? Держи пять! А тебя, радист-пулеметчик?
— Абикен Галиев.
— Командир орудия Никита Вовк, — отрекомендовался четвертый.
Сима вытащил из-за спинки сиденья гитару, остервенело рванул струны.
— И-эх, чавела!
— Бывший матрос? — поинтересовался Марякин, увидев в расстегнутом вороте его гимнастерки тельняшку.
— Морская пехота.
— А по национальности ты кто же?
— Цыган.
— Я так и подумал.
— Ну и что дальше? — с вызовом спросил Сима.
— А то, симпатяги мои, — торжественно произнес Марякин, — что экипаж у нас интернациональный. Командир танка Лимаренко украинец. Я русский. Сима цыган. Пулеметчик сержант Галиев, видать, из татар, да?
— Да, — подтвердил Абикен, — моя татарин.
— Только вот башнер подвел — родня нашему лейтенанту, украинец.
— Не, не так, — возразил Никита Вовк. — Я коми.
— Коми? Ну! Это откуда же?
— Из Воркуты.
— Дорогой ты мой! Это с самого что ни на есть Севера? А я ведь мечтал до войны в тех краях побывать. Да вот не доехал. Жил, понимаешь, в Минске, работал. А в газетах про Урал, про Сибирь, про Дальний Восток писали. И уж так мне захотелось увидеть те места, что никакого терпежу не стало. Во сне бредил даже. Мать видит, такое дело, продала кое-что из тряпья, снарядила меня в дорогу. Ну, добрался я до Урала. Да только разве можно оттуда дальше ехать? Красотища! Строительство! Остался, конечно. А тут — война. Да... — Лешка задумался, вздохнул тяжело. — Не думал я, что прощался тогда с матерью и с сестренкой навсегда...
— Немцы? — осторожно спросил Никита Вовк.
— Они самые, — хмуро отозвался Марякин. — Ну, ладно, симпатяги. С танком ознакомились. Между собою побеседовали. Теперь мы с вами друзья-товарищи. Судьба наша одной веревочкой связана. Если кто в бою сподличает или просто заробеет и про свое дело хоть на одну короткую секунду забудет — каюк всем. Значит, каждый в ответе за всех, а все за каждого. К чему я это говорю? А к тому, чтобы машину от катка до прицела назубок знать. Были мы — вот, — растопырил он пальцы рук, — а теперь — вот! — И сжал кулак. — Ну, пошли! Сейчас на строительство распределять будут...
Не все в батальоне так просты и общительны, как Марякин. Лучший друг Лешки Федя Братухин с людьми сходился трудно и не скоро. Ему тоже, как он считал, повезло: в танке у ротного Ежикова, где Федя был водителем, оказалось всего два новичка: заряжающий сержант Михаил Рожков, невысокий, белоголовый, с наивными, широко раскрытыми глазами, и командир орудия — медлительный, флегматичный старший сержант Митя Никифоров.
