— Вы, кажется, задумались, Константин Петрович?
— Я?.. Нисколько!
— В таком случае хотелось бы вас послушать. Надо ли подчеркивать, какое место должны занять на выставке ленинградские художники!
Веденин развернул памятку, полученную перед отъездом от Голованова. Приготовился начать. Но встретившись со взглядом Бугрова, неожиданно спросил:
— Правда ли, что новая картина Симахина... Мне пришлось слышать, что на секции живописцев...
— Вы имеете в виду групповой портрет ударников?.. Да, работа Андрея Игнатьевича рассматривалась у нас на секции и подверглась...
— Осуждению? — снова хотел спросить Веденин, но не успел: в дверь постучали.
Того, кто вошел, Бугров, повидимому, не ожидал. Обернувшись к дверям, удивленно приподнялся и Веденин.
— Иван Никанорович? И вы в Москве?
— От ленинградцев никуда не убежите, — благодушно отозвался вошедший. — Не помешаю?
— Садитесь, Иван Никанорович, — пригласил Бугров. — Беседа наша не только не отличается секретностью, но и прямо относится к вам. Константин Петрович взял на себя труд ознакомить выставочный комитет с тем, как у вас в Ленинграде разворачивается подготовка к выставке.
...С Иваном Никаноровичем Ракитиным Веденин был знаком давно — добрых два десятилетия. Ракитин принадлежал к поколению художников, получивших известность в последние предреволюционные годы. Именно тогда, на выставках «Аполлона», появились первые его полотна. Они имели успех: столичная печать возвестила, что в лице Ракитина петербургские художники обретают талантливого ученика парижских мастерских. И действительно, утонченное любование красочными пятнами и преломлениями света, произвольное, близкое к миражу восприятие мира — все это делало Ракитина заметным среди живописцев, поклонявшихся импрессионизму.
Не только буржуазная печать тепло встретила молодого художника. Вожаки «Аполлона», призывавшие к уходу от реалистического изображения действительности, увидели в Ракитине верного воплотителя своих взглядов. Однако когда прогремел Октябрь и многие из этих вожаков избрали и эмиграцию и белогвардейский стан — Иван Никанорович предпочел другой путь. Он остался в Советской России и, более того, круто изменил характер своей работы.
Правда, и в послереволюционных его полотнах проскальзывали иногда черты эстетской живописи. Критика замечала это, но проявляла снисходительность: художник находится на трудном пути переосмысления своего творчества, следует поддержать стремление к новой, советской тематике...
