Вскоре Бугрова избрали в оргкомитет только что созданного Союза советских художников... И вот теперь Веденину предстояло беседовать с ним, как с председателем выставочного комитета.
— Добро пожаловать, Константин Петрович. Итак, пожаловали к нам ленинградским посланцем?
— Совершенно верно, Павел Семенович. Мне поручено...
— С большим интересом жду вашей информации. Впрочем, если угодно, сперва расскажу о работе нашего комитета.
То, о чем дальше говорил Бугров, не могло не заинтересовать. Веденин и раньше представлял себе, насколько сложна организация всесоюзной выставки. Но лишь теперь, слушая Бугрова, по-настоящему ощутил ее размах. Не только в Москве и в Ленинграде — во всех союзных республиках, во всех областных центрах шла кипучая подготовка.
— Иначе, Константин Петрович, и не может быть. Подобной выставки советские художники еще не знали. Да и не знали, пожалуй, такой ответственной задачи. Индустрия социализма!.. Предстоит поднять огромную политическую тему, раскрыть героизм всенародного труда... Не правда ли, какой простор для творческих замыслов?
Бугров наклонился через стол к Веденину, а за его спиной, оттеняя прохладу кабинета, пламенел жаркий день. В раскрытое окно, лениво покачивая ветви, смотрело густое дерево, и солнце, пронизывая листья до самых прожилок, ткало изумрудную сеть.
Бугров продолжал свой рассказ все с той же неторопливой обстоятельностью. О работе каждого художника он говорил с такой осведомленностью, как будто лично успел побывать в большинстве мастерских... Веденин слушал, и, казалось, внимательно. Задав несколько попутных вопросов, с облегчением убедился, что способен ничем не выдавать своей встревоженности. Все идет хорошо! Сейчас он закончит, и я смогу его ознакомить...
Чувство встревоженности все более отдалялось. Все легче становилось и слушать Бугрова и смотреть за окно. Воробей вспорхнул на солнечную ветку, покачался на ней, улетел. Ветка чуть вздрогнула и замерла, метнув тонкую тень на древесный ствол. Видишь, как все осязаемо, просто, ясно. Слышишь, машинка стрекочет за стеной, а уборщица, соскочив с подоконника, выжимает мокрую тряпку. Все просто и ясно!
Бугров, продолжая рассказ, прихлопнул ладонью по краю стола:
— Подобный принцип выставочной экспозиции кажется нам наиболее доходчивым. Согласны?
— Вполне, — кивнул Веденин и тут же обнаружил, что ушел куда-то очень далеко и никак не может вспомнить, о чем идет речь. Эта внезапная потеря памяти его испугала. Потребовалось усилие, чтобы вернуться к разговору. Когда же это удалось и голос Бугрова опять зазвучал полновесно, рядом, — Веденин услышал:
