– Тибо, как тебе имя Мириам для дочки?
– Красивое. А Луи для сына?
– Тоже красивое, – проговорила Эма через силу.
Декабрь опустился на остров, как колпак на свечу. От дня осталась лишь горстка бледных часов. Школы закрывались. Старые мельницы возвращались ко сну, а отсыревшие каштаны варили в молоке. Охотиться было невозможно: лошади проваливались по грудь, люди – по локоть. Кое-кто поджидал с рогатиной зверей, надеясь, что голод выгонит их из леса к деревням. Но звери так и не появились.
Зима стерла следы всякой жизни. Снег доходил до крыш коровников и до витражей церкви. Во дворце закрыли залы для приемов и для концертов, закрыли мастерские, гостиную и столовую. Все холостяки спали в курительной комнате, а незамужние женщины – в будуаре. Король с капитаном по-морскому развесили там гамаки, как на «Изабелле». Камины в этих комнатах топились день и ночь, огонь поддерживали по очереди, а снаружи ветер разорял сад, засыпая его обломками веток, и лани в парке дрожали и жались друг к другу.
Жакар почти не выходил из своих покоев. Видели его только на ферме, где он отрабатывал назначенные ему часы, но теперь уже не развозил навоз, а разгребал снежные заносы. Работал он в одной рубашке, струйки пота текли по лицу, брови индевели, но его усердие ни у кого не вызывало доверия. На приглушенные снегом шаги он оборачивался прежде своего пса. Глядишь, еще и вцепится, как он? Все старались его избегать.
Его мать, королева Сидра, также затаилась в северном крыле. Оставалась подле них и верная их служанка, старушка Амандина, но когда Тибо узнал о том, что ее мучает кашель, настоял, чтобы она ночевала в теплой женской спальне. Туда она принесла фарингит. Вскоре кашель, доносящийся из будуара, мог соперничать с храпом из курительной комнаты.
Поначалу Гийом был рад снова спать в гамаке, словно вернулся на «Изабеллу», но воодушевление его быстро сошло на нет. Во-первых, гамак – ничто без качки, без скрипа снастей. Во-вторых, и это главное, он постоянно думал об Элизабет. Чем суровее становилась зима, тем сильнее сгорал он от желания согреть ее. Она была такой хрупкой, такой зябкой, постоянно кашляла, и губы у нее были бледные, а пальцы – красные. Все свободное время он бродил по коридорам, надеясь случайно ее встретить. Но лодыжка давала о себе знать, и удача ему не улыбалась. Гийом часто простаивал у окна курительной комнаты до зари, надеясь, вдруг в библиотеке мелькнет свет. Он ждал терпеливо, долго, но напрасно.
