Так как в уездном городе, где находился штаб полка, сделалось известным, что в соседних лесах начинают уже бродить повстанцы, уездный военный начальник – он же и командир N-ского полка – отправил по разным направлениям несколько мелких казачьих разъездов для наблюдений. Один из таких разъездов, проезжая Стульпинским лесом, заметил издали, что какой-то ехавший с возом еврей, завидев казаков, быстро свернул в бок, в лес, в самую чащу. Еврея этого тотчас же, конечно, нагнали и вывели его воз обратно на дорогу.
На возу у него не было, впрочем, ничего подозрительного – бочка с дегтем и больше ничего. Еврей объяснил, что зовут его Ицкой Либерманом, что он «честный и бедный еврейчик», возит по деревням деготь на продажу и этим существует и кормится.
– Зачем же ты, собачий сын, утекал от нас в лес? – спросил казачий урядник.
– А я дюже злякался (испугался), оттого и утекал.
– Чего же ты злякался, если ты честный еврей? – продолжали допрашивать его.
– А як же мне не злякаться! Я бачу, едуть москали, с такими страшными – ховай Боже! – пиками… ну, и с саблями и с фузеями… Ну, я и злякался.
– Однако, братцы, обыщите-ка этого жида на всякий случай, – приказал урядник.
Еврей сильно встревожился и заволновался:
– Ну, и зачем меня обыскивать?.. Я не злодей якой. Я буду кричать «гвалт»…
– Кричи себе, сколько хочешь, мы тебе не мешаем, – заметили ему казаки.
И вот двое из них, соскочив с коней, принялись тормошить и обыскивать «пана Ицку». Еврей топорщился, упирался, но его все-таки свалили на землю и обыскали. Ничего подозрительного не нашли. Отыскали лишь еврейское «богомолье», да засаленный бумажник, в котором было, однако, около трехсот рублей кредитными билетами. Урядник возвратил еврею все в целости, – и отряд хотел было уже ехать дальше, напутствуемый ворчаньем и бранью Ицки, уже расхрабрившегося, как вдруг казаки вспомнили, что не разували его и не осматривали его обувь.
– Однако, сядь на траву, да разуйся; мы посмотрим, нет ли чего в твоих сапогах, – какой-нибудь бумаги от поляков? – предложили казаки.
Еврей мгновенно побледнел, как смерть, и сразу сделался меньше ростом, униженно согнувшись и сгорбившись… Он торопливо вынул из бумажника несколько мелких ассигнаций и сунул их уряднику в руку. Тот взял, поблагодарил Ицку, даже шапку приподнял с головы в знак благодарности.
– А все-таки разуйся, пан Ицко! – приказал он.
Еврей отказался разуться наотрез, и казаки должны были и на этот раз употребить насилие. Ицку вновь посадили на землю и, как он ни брыкался ногами, его разули-таки: сняли один сапог, потом другой… Стали казаки трясти эти сапоги – из одного выпала пара офицерских золотых погонов с номером той дивизии, в которой служил Марлин, а из другого сапога – несколько писем.
