– Клянусь честью, этого не будет, панна Розалия! – еще раз горячо повторил Марлин и, обняв правою рукою талию девушки, притянул ее к себе и крепко поцеловал.
Она не уклонилась от поцелуя; но затем, медленно отведя его руку, встала и отошла от него, села на диван, пригласив его сесть vis-à-vis[85], в кресло.
– Теперь не время для поцелуев, – тихо и как-то непривычно строго проговорила она, – ты знаешь ли, что через три дня меня уже не будет здесь, в фольварке?
– Где же ты будешь? – испуганно спросил Марлин.
– Я буду там, где соберутся все мои братья – все дети одной нашей общей матери – отчизны… нашей Польши.
– То есть, в лесу?
– Да, в лесу, ты отгадал.
Марлин опустил голову на руку и задумался.
– К вам тотчас же придут войска и разобьют вас, – тихо проговорил он.
– Это еще неизвестно, кто кого разобьет, – бойко ответила она. – А если это несчастье и случится, то мы уйдем за границу и будем ждать более лучшего времени. А пока станем с мужем трудиться там вместе: пан Казимир посвятит мне всю свою жизнь…
– Не будет этого, не будет, говорю тебе!.. Пан Казимир тебя не стоит и никогда не будет твоим мужем. Ты знаешь, Розалия, как сильно я тебя люблю… больше жизни моей…
Он быстро встал с кресла и сел с ней рядом. Она на этот раз не отодвинулась от него и тихо, почти шепотом, ответила:
– Я тебя люблю также много: я готова пожертвовать для тебя всем. Ты это хорошо знаешь. Докажи и ты свою любовь – решайся!..
– На все, только не на это! Идти с тобой в лес… бить потом своих!.. Ведь это подлость будет, – и ты первая перестанешь тогда уважать меня.
– Кто ж заставит тебя бить своих?! Ты только будешь со мною вместе, мой коханый. И ничто в мире нас не разлучит тогда, а после ты переменишь фамилию, и мы обвенчаемся…
Она нежно склонилась головой ему на плечо и сама обняла его рукой. Ее горячее дыхание жгло ему щеку, словно огнем; другою рукой она тихо перебирала его волосы на голове. У него от ее прикосновения и близкого счастья совершенно потемнело в глазах и затмился рассудок… Ее предложение и на самом деле становилось уже для него так возможным и, главное, извиняемым, а она вдруг заговорила нежным, но в то же время и решительным тоном:
– Если ты сегодня же, сейчас же, не ответишь мне решительно, то мы с тобой не должны видеться. Отец мне прямо сказал, чтобы я попросила тебя не бывать у нас. Ксендз пригрозил отлучить нас всех от костела, если ты будешь приезжать сюда; тебя боятся… ты можешь заметить что-нибудь, узнать и передать пану полковнику. Я, может быть, с ума сойду, когда тебя перестану видеть, когда ты отвернешься от меня!.. Но что же мне делать, Езус Мария! Что мне делать!!
