Другие еще свидетели выступали, все говорили, что подсудимого понять можно ревность, состояние аффекта и все такое прочее. Тем не менее, несмотря ни на что, Викентия осудили по 206-й статье — хулиганство, три года. После суда Тася опять увидела в скверике того самого старичка с усиками — и сразу к нему.
— Я поняла вас! — говорит. — Никаких связей у вас нет! Вы просто жулик! Сидите здесь и ждете, какой будет приговор. Что бы ни оказалось — вам все равно прибыль!
— Ну зачем так? — говорит старичок. — Я же денег с вас не беру. Вам просто не повезло.
Дома у себя в комнате Тася повесила на стенку все дачные фотографии, на которых был Викентий. Ольга Леонтьевна заходит к ней, Тася стоит на диванчике на коленях и цветными карандашами раскрашивает фотографии. Все снимки в каких-то ажурных рамочках, вырезанных из бумаги. Тут же рядом цветочки к обоям приклеены, лоскутки разноцветные.
— Что это у тебя? — спрашивает Ольга Леонтьевна.
— Это чтобы Викентий не считал себя одиноким… Я через снимки передаю ему свои мысли. Я уверена: он их чувствует.
На Тасю в эти дни смотреть было жалко. Высохла вся, хуже щепки, почернела. Ходит по квартире, как тень. Музыкой бросила заниматься.
— Не знаю, что со мной, — говорит она. — Сегодня утром, как встала, глянула в зеркало, вижу свое отражение — прическа, блузка моя любимая без рукавов. А сама думаю: почему же блузка? Ведь я же еще не переодевалась, не причесывалась. Как была в халате, так и осталась. А в зеркале — блузка…
Все в доме оберегали Тасю, будто она заболела.
— Печаль человеку кости сушит, — говорил дедушка. — Ты уж не изводи себя…
А Дорик однажды приходит из школы и сверток какой-то Тасе вручает.
— Что это? — спрашивает Тася.
— Это тебе… Подарок… От Недыхляева из нашего класса. Я тебе о нем рассказывал. Чайная шкатулка декабриста Анненкова. А это — самурайский клинок, мастер Исихара. Адмирал Колчак лично в Японии покупал. Я подумал: может, тебе это будет интересно?
А потом пришло письмо от Викентия. И Тася снова стала как прежде. Все дни теперь сидит за столом, письма Викентию без конца сочиняет.
— Ну как он там? — спрашивала Ольга Леонтьевна. — Что пишет?
— Пишет — нашел себе занятие: фотографирует, — рассказывает Тася, сама счастливая такая, улыбается. — К ним каждый месяц в третий четверг приезжают из районного загса браки регистрировать. Вот он и фотографирует новобрачных.
— Неужели там еще и женятся? — удивляется Ольга Леонтьевна.
Потом еще были письма от Викентия. Ольга Леонтьевна видела одно письмо на столе, Тася по рассеянности его оставила. «Голубка моя родная, — было там написано. — Для меня нет другого счастья, как только думать о тебе. У меня все хорошо, ты не беспокойся. У нас в камере три кошки. Живут себе, никуда не уходят. Погуляют и обратно в камеру возвращаются. Дорогая моя, я живу только тобой и твоими письмами…»
