– Хочешь играть в шахматы?
– Подожди, не так сразу.
– Хорошо. Тогда расскажи о себе.
– Да не хочу я! ТЫ о себе расскажи.
– Хорошо… Я Лоло. Мне три года. Я была шимпанзе там, теперь я здесь.
Пауза.
– Здесь хорошо.
Пауза.
– Я люблю играть в шахматы.
Пауза.
– Хочешь играть в шахматы?
– Перестань. Как ты можешь доказать, что ты обезьяна?
– Я теперь не обезьяна! Здесь я – как ты.
– Что значит как я? Человек?
– Че-ло-век, – словно смакуя слово, произнесла Лоло.
– Хорошо. Тогда докажи, что ты человек.
Лоло подумала немного и спросила:
– Обезьяны умеют играть в шахматы?
– Наверное, нет.
– А я умею. Значит, я человек! – она весело и несколько диковато засмеялась, с обезьяним подвизгом.
Малыш подумал, что такое определение человечности имело бы право на существование, если бы не одно «но».
– А машины? Машины тоже умеют играть в шахматы. Может, ты машина?
– Нет. Была шимпанзе. Боно́бо. Теперь человек. Не машина.
– Ты знаешь, что такое машина?
– Да. У машины колёса, она ездит. Лоло ездила в машине.
– Понятно…
Малыш понял, что разговор зашёл в тупик.
Лоло снова засмеялась. Совсем не дико. И заговорила другим голосом: женским, приятным и интеллигентным.
– Я знаю, что машины не только ездят. Тебе пообещали разговор с обезьяной – я дала тебе поговорить с обезьяной. Давай теперь говорить по-человечески.
– Давай попробуем.
– Вот ты говоришь: обезьяна, человек… А действительно ли разница между нами столь велика? У обезьян есть общины. В общинах – вожаки, которые необязательно самые сильные, но обязательно самые хитрые. У вожаков – приспешники. Верхушка держит общину в страхе. У людей не так? Самки обезьян с большей готовностью спариваются с доминирующими самцами. У людей не так? Основная цель доминирования у самцов обезьян – получение привилегий при спаривании, самки же хотят получить доступ к ресурсам общины, например, к еде. Разве не то же самое творится в человеческом обществе? Обезьяна, чтобы казаться больше и значительнее, вздыбливает шерсть. Любовь к пушистым мехам разве не в обычае у людей?
– Всё, что ты перечислила, происходит, по-моему, у любых стайных хищных животных. Получается, что человек ничем не отличается не только от обезьяны, но и от волка или гиены. Или даже от муравьёв с некоторой натяжкой…
– Разве? Наверное, ты прав. А чем же, ПО-ТВОЕМУ, человек отличается от обезьяны?
– Да много чем! Анатомия, объём мозга, членораздельная речь, способность к творчеству…
– То есть ребёнок, родившийся с обезьяноподобным искривлением скелета или микроцефалией, – не человек? Глухонемой – не человек? Человек, неспособный к творчеству, – не человек?
