У заветной арки путник замедлил шаг и почти остановился — впереди лежал продуваемый сквозняком Рубикон, после которого отступить уже не получится. Но изнуряющая нерешительность и вечный страх остались где-то позади, в безмятежной сытой жизни, которую каждый стремился прожить за тебя.
Чумазые чертенята с копьями не сразу признали бывшего соратника в исхудавшем растрепанном парне, с виду повзрослевшем года на три. А когда наконец поняли, кого занесла нелегкая, тут же помчались за вожаком.
Под гробовую тишину Иван приблизился к заветному крыльцу. Повстанцы — и мелюзга, и старшаки — окружили незваного гостя широким кольцом, и хотя никто не проронил ни слова, подросток кожей чувствовал сгущающееся напряжение. На него не кинулись, будто на дикого зверя, но сомнений не оставалось — чужаку здесь не рады, и все ждут окончательного решения Артура: большой палец вверх, большой палец вниз.
Когда же блондин в камуфляжной куртке вышел из подъезда, приспешники отпрянули как стайка плотвичек при появлении матерого окуня. Друг детства медленно спустился — можно сказать, снизошел — по ступеням, не сводя с пришельца спокойного и в то же время не сулящего ничего хорошего взгляда. К собственному удивлению, Иван не попятился, не понурил по привычке голову и не отвел глаз, даже когда главарь остановился в шаге от цели и навис как фонарный столб.
— Чего надо? — с монотонностью и отрешенностью чистокровного меланха произнес Артур. — Я думал, ты теперь с ними.
— Я теперь сам по себе, — в тон ответил подросток.
— Да неужели? — вожак хмыкнул. — Если держишь нас за полных придурков — то сильно ошибаешься. Мы следили за тобой. За каждым твоим шагом. Ты снова облажался и снова был послан куда подальше. Я удивлен? Нет. Потому что Ванька Перов — неудачник и терпила. Вся твоя жизнь — одно сплошное недоразумение. В этом я уверен на все сто, но одного понять не могу: какого черта ты решил, что здесь тебя примут с распростертыми объятиями?
— Я…
Ни оправдаться, ни объясниться ему не дали. Артур двумя руками толкнул Ивана в грудь, лишь чудом не опрокинув на спину.
— Ты снюхался с тварью, которая убила мою мать, — прорычал главарь. — Променял товарища на белобрысую шкуру. Я хорошо ее запомнил, братишка. Когда мы разгромим оккупантов, я найду эту гадину и препарирую — как в той дурацкой документалке. Но в отличие от дохлого гуманоида, твоя Джульетта будет жива — правда, недолго. А потом…
Что случится потом так и осталось под завесой мрачной тайны. Эти слова растворили налет подобострастия, как кислота — жир, парнишка взглянул на кумира другими — ясными — глазами и увидел перед собой не пример для подражания, не отважного героя, не замену сбежавшему отцу, а опасного фанатика, одержимого лишь местью и разрушением. И все его влияние заработано страхом, а собственное бесстрашие — не более чем симптом прогрессирующего безумия. И одна мысль о том, что этот маньяк доберется до Тессы, перевернула все внутри и поставила жирную точку в давешней истории. Да, мальчик пропал без вести, но нашелся мужчина, способный на подвиг и без говорящей собаки.
