Но и ледокол не был готов. Все последние годы он годил на «зверобойку», на промыслы морского зверя. Его трюмы загружались ворванью и тюленьими шкурами. И лишь небольшое помещение было отведено команде. За оставшуюся весну надо было построить в трюме каюты с необходимыми удобствами.
Даже капитана у него пока еще не было. Потому что капитан Воронин не хотел уходить со своего родного «Седова» на незнакомый и малосильный ледокол. А без Воронина плавание невозможно. Потому что Воронин — это гордость Арктики. Воронин — лучший полярный капитан.
Отто Юльевич слал ему телеграммы, уговаривал.
А сколько еще надо было слать ^телеграмм в разные города, просить и-требовать поторопиться. Во всех телеграммах были эти слова: «ускорить», «быстрее». Полярное лето короткое. Опоздаешь на неделю — с отплытием — застрянешь во льдах. И тогда все мечты и планы — пройти за одну навигацию из Архангельска в Тихий океан — рухнут.
Через двадцать дней, 21 июня, в одиннадцать тридцать я сел в поезд вместе с экспедицией.
Вещей у меня с собой было мало, зато чемодан бумаги, краски, карандаши.
На перроне стояли большие тяжелые чемоданы и ящики.
Я сразу стал помогать затаскивать эти ящики в вагон.
— Только не уроните! — предупреждал меня довольно крепкий человек.
И я не ронял. Я легко перекидывал вещи с плеча на руки и аккуратно ставил под лавки.
Это я старался показать, как мне легко, на самом-то деле под конец устал еще как.
— Вы тоже член экспедиции, юноша? — Он посмотрел на меня добрым, но пристальным взглядом.
Я хотел сказать: «А как же». Но испугался и только ответил:
— Да, вместе с вами еду.
— Тогда давайте знакомиться. Я — Шнейдеров, кинорежиссер. А это мои друзья — Трояновский и Купер.
Еще бы я не знал Шнейдерова!
Его фильмы о Памире и Средней Азии я смотрел по многу раз.
Нас было больше десяти человек. Кроме кино, еще ехала наука. Был даже подрывник по фамилии Малер. Люди везли с собой всяческое оборудование, и оно занимало все купе.
Сейчас мне даже трудно представить, как это я мог за пять минут познакомиться со всеми, стал громко шутить и хохотать, бегать за пивом на станциях, брать в газету горячую картошку у теток, подходящих к поезду. А тогда все это было просто, получалось само собой. Подрывника Малера, например, я уже сразу назвал товарищем Динамитом. И он ничего, отозвался.
В Северной России стояла жара. Поезд шел прогретый насквозь. Я высовывал руку в окно, и в ладонь мне бил теплый упругий ветер.
