О да…
Давка вышла невероятная!
Помещики передового полка ринулись обратно и смешали с основной колонной. Породив толчею. В которую, твердо чеканя шаг, влетела колонна швейцарцев и начала рубить да колоть. Всех подряд. Не глядя.
И вот теперь — разгромленное и полностью деморализованное войско брело к Москве. По распутице. А Царь, получивший в той битве ранение, был сер и мрачен.
Иван Шереметьев же смотрел на Иоанна Васильевича и хмурился. Он отчетливо помнил слова Андрея о проклятье. Это ведь надо? Подловили. И в общем-то небольшой отряд неприятеля сумел такого шороху навести.
А ведь у Царя имелось почти четыре тысячи стрельцов при пищалях. В том числе и старых, не только новобранцев. Одних их вполне хватило бы, чтобы добрым огнем эту колонну остановить. Да еще наряд сильный. Если бы тот развернулся — в лепешку бы размазал этих пешцев…
Иоанн Васильевич, видимо, думал о том же.
Вернувшаяся делегация все ему доложила. Чем вызвала очень странную реакцию. Про проклятие он тогда не подумал. Просто выдохнул с облегчением из-за того, что Андрей отказался. А вот сейчас, судя по всему, вспомнил. И не только он.
Ситуация складывалась как нельзя хуже.
К Новгороду продвигались шведы.
К Туле — крымчаки.
Царь же собрал в единый кулак все силы, до которых дотянулся. Только гарнизон Ладоги оголять не стал, Псков, что сидел в осаде с осени, да Тулу. В той хоть и велась активная подготовка стрельцов нового строя, но приближающиеся крымчаки выглядели не менее сокрушительной угрозой, нежели Сигизмунд. И Тула в этом плане выглядела последней надеждой Москвы. Остальных же всех собрал, из числа тех, кто мог выйти в поход. Оклад денежный за два года выдал. И поверстал людей, сколотив весьма великую рать — тысяч в двадцать. Хотя, конечно, кто их считал?..
И что теперь?
Сколько их сложило голову в той бойне?
Сколько их сгинет по распутице?
Боль и мрачность душевная. Вот что терзала Ивана Шереметьева, когда он, осознавая это, вспоминал разговор с Андреем. И тоска, помноженная на чувство бессилия и какого-то отчаяния что ли…
***
Давлет-хан медленно выехал вперед.
Перед ним, у противоположного берега небольшой речки, стояли всадники местных детей степи. В богатых доспехах и при добром вооружении. Причем единообразном…
Чуть впереди стоял с бунчуком Ахмет.
Его Хан помнил.
Смутно, но помнил.
— Ты заступил дорогу моему войску.
— Ты прав Хан. Заступил. — кивнул Ахмет.
— Ты надеешься меня разбить?
— Нет. Мне приказано тебя задержать. Чтобы люди, служащие Белому волку, успели укрыться за крепкими стенами. И ты не смог бы их угнать в полон.
