А я ему: «Не разбирала я потолка. Мне туда и не залезти, а парень маленький»… Вот как нас притесняли. Теперь и Попов давно умер и Сашку бригадира Бог прибрал. Нельзя притеснять людей. На все Божья воля. Отец (муж) у нас тоже притеснял в свое время людей. Так и ему Бог убавил веку.
— За что отец-то в тюрьму попал?
— А из-за пьянки. Они после войны как с цепи сорвались. Пили из-за стола не вылезая. Да и расспорили. Отец с ухватом побежал за одним мужиком. А на встречу мать Валентина Суконщикова. Видно, укорила его. Отцу не понравилось, он и стукнул ее ухватом. Она заявление написала. Попугать решила. Дали ему три года за хулиганство, а через полтора выпустили. Тетка Анисья потом уж каялась, и все время ходила ко мне и помогала водиться с вами. А про тебя она говорила: «Парень не дает проходу — все твердит при встрече. — Тетка Онисья, ты за что нашего папку посадила»?
— Вот какие дела-то. Век-то длинный. Когда отец-то в тюрьму попал, ко мне тетка Полинария, хозяйка этого дома, все приставала: «Купи у меня козу, а то у меня сена нету на зиму». — «Зиму я козу прокормила, а тут отец из тюрьмы в мае заявился. И вновь ему надо пить. Старуха Апполинария ко мне: «Отдай козу-то назад». —Бери, говорю. Худо старуха-то жила. Бедно и голодно. Так она потом, когда ее родные в Прибалтику-то увозили заявила: «Ни кому не отдам дом этот. Только тебе». Апполинарии-то я не сразу смогла деньги вручить, а выплачивала по частям. Это уж после смерти отца было.
Вчера в рюкзаке отнес мотор от наждака в электроцех. Сгорел. Надо перемотать. Объясняю мастеру Чебыкину:
— Он у меня хиленький.
— Ничего себе хиленький, — удивляется. — Я думал от стиральной машины, а тут целый агрегат…
Занес в свой цех мешочек под сахарный песок. Сначала обещали дать по пять кило-граммов. Потом — по четыре.
Около склада стоит директорская «Волга». Ее шофер устраивает в багажник мешок с песком. Вижу в машине сидит Ноженко.
Сегодня с утра один разговор: «Завтра собрание, на котором будут выяснять — приватизировать завод или нет». Всё всех спрашивают:
— Стоит выкупать акции или нет?
Чайников говорит:
— Я не буду. Жить-то на что?
Николай Синев:
— Да все уж решено в верхах. Наш голос ни на что не влияет. Как решат там, так тому и быть.
Сперва нас зачем-то послали на крышу. Там делать нечего. Затем направили помогать женщинам расфасовывать песок. В некоторых мешках он слежался и засох. Мы расколачивали его кувалдой.
Десять мешков оставлено — куда-то на сторону.
