Отец бросает на меня быстрый взгляд: прекрасно, теперь он станет думать, что я отец этого ребенка. Эта мысль не так ужасает, как пару недель назад, но явно не из той категории, которая могла бы порадовать мое бедное сердце.
— Мы устали с дороги, — произношу своим привычным в общении с домочадцами тоном, и Эмили враз сникает, перестав ворковать над Ангеликой вместе с Шарлоттой. Только проводит рукой по своей вымазанной в синей краске футболке и приглаживает слегка растрепавшиеся волосы…
Да, видок у нас еще тот, однако вопросов никто не задает, что само по себе достижение. Адриан произносит:
— Мы отложили ужин до твоего… вашего приезда, — поправляется он. — Можете привести себя в порядок и спускаться в столовую. Это все ваши вещи? — он указывает на мою спортивную сумку и чемодан Катастрофы. Отвечаю «да», и Адриан добавляет: — Где находится твоя комната, ты знаешь… — и замолкает, глядя на Эмили, должно быть, не решаясь задать щекотливый вопрос.
— А Эмили вполне подойдет гостевая комната, — заканчиваю за него. — Я покажу ей, где она находится.
Мы поднимаемся на второй этаж, и какое-то приятное чувство, с трудом мною определяемое, наполняет каждую клеточку моего организму. Это не радость, нет, — это что-то из разряда непознанного. Таким пусть и остается…
— Вот, это твоя новая комната, — отворяю дверь и ставлю у порога чемодан Катастрофы, а сам наблюдаю за ее реакцией. Комната оформлена в персиковых тонах — мама всегда любила теплые оттенки — и вечернее солнце дарит необыкновенный уют односпальной кровати у стены и шифоньеру с витыми завитушками.
— Как красиво! — восхищается девушка-катастрофа, продолжая любоваться окружающей обстановкой. Что уж говорить, это не моя квартирка в Мюнхене — это хоромы настоящей принцессы.
— Красиво, — не могу не согласиться я, — только кровать маловата. — И понизив голос: — Однако ты всегда можешь прийти спать в мою. В моей комнате кровать намного больше!
Эмили оборачивается, глядит на меня с хищным прищуром — вроде как, оскорблена подобным предложением! — а потом вдруг кидается ко мне на шею и крепко целует в губы. Я опешиваю на мгновение — что за телячьи нежности! Я не большой поклонник подобных — однако губы у нее горячие, а грудь так сексуально упирается в мою грудную клетку, что я невольно поддаюсь порыву: прижимаю ее к себе еще плотнее и углубляю поцелуй. Катастрофа не сопротивляется, только запускает руки мне под футболку и распаляет еще больше.
