Прихожу в себя уже во время разговора о сырных палочках: зачем-то прошу прощение за свое позорное бегство и умалчивание о плохом влиянии оных на организм Лэсси. Знаю, что нельзя показывать перед ним свою слабость (так меня наставляли турбобабули), но Юлиан на удивление кроток и спокоен. И прощает меня, как мне кажется, искренне… Или мне хочется так думать?
Я уже совсем запуталась.
Иду к дочери и подхватываю ее на руки: хоть с тобой, моя девочка, все легко и понятно.
— Здравствуйте, — женщина на скамейке дружелюбно мне улыбается. — У вас хорошая девочка. Я завлекла ее игрушкой, надеюсь, вы не против?
— Нет, спасибо, что присмотрели за ней. Боюсь, из Юлиана та еще нянька…
Мы глядим в сторону парня, пытающегося вытянуть из кустов упирающуюся Лэсси, и женщина произносит:
— Всем приходится однажды учиться. — Потом вытаскивает из песочницы своего перемазанного ребенка, собирает его игрушки и прощается: — Нам пора обедать.
Хорошего дня!
— До свидания.
— Ну вот, — жалуется парень, плюхаясь на освободившееся место подле меня, — ты лишила меня потенциальной жертвы. Эта красотка делала мне авансы…
Сильно в этом сомневаюсь, тем более, что…
— С каких это пор мамочки с детьми стали для тебя «потенциальными жертвами» да и просто «красотками»? Мне казалось, ответственность тебя не заводит… Только разовый секс без обязательств.
— А почему ты решила, что с женщиной с ребенком секс тоже не может быть разовым? — ухмыляется он. И так как я молчу, меняет тему разговора: — Раз уж Лэсси сейчас все равно не может идти домой — может расскажешь о себе, — закидывает руку на скамейку за моей спиной. — От кого залетела, например…
Я одариваю его убийственным взглядом.
— Почему сразу «залетела»? — спрашиваю я, и Юлиан отзывается ответным вопросом.
— Сколько тебе лет?
Ну да, вопрос с подвохом.
— Сам знаешь. Видел мой документ, насколько я помню!
— Вот, — ухмыляется парень, — никто не рожает ребенка в двадцать один год. А ты родила… Значит…
— Просто замолчи, — кидаю с неожиданным ожесточением. — Не желаю говорить на эту тему. Особенно с тобой… — А потом добавляю: — Ты бы на себя лучше посмотрел. Что толку в твоих двадцати пяти, если ведешь ты себя хуже ребенка: никакой ответственности, никаких обязательств, только разовые связи и пустые развлечения. Ты никого, кроме себя, никогда не любил и любить, похоже, не собираешься… — И спрашиваю: — Что такого особенного случилось в твоем детстве, что ты стал таким эгоистом? Что сделала твоя мать, что ты возненавидел всех женщин разом, не допуская ни одной из них до своего сердца?
