Он и хотел бы со мной поспорить, да боится разбудить Ангелику (вижу, как он кидает взгляд в сторону ее импровизированной кроватки), и это радует меня несказанно: неужели в нем проснулось хоть что-то человеческое?
Через час я возвращаюсь в квартиру с Лэсси и еще двумя миленькими мопсами, которых по легенде выгуливала в парке. Они тут же разбегаются в разные стороны, вынюхивая незнакомые запахи и выискивая, чем бы поживиться. А Юлиан, застуканный над кроваткой с попискивающей Ангеликой, отскакивает в сторону и выдает целую тираду на тему собачьего произвола.
— Ты же сказала, что не притащишь их в дом. Тогда что они, черт возьми, делают в моей квартире?
И я отвечаю:
— Лэсси устала, и я решила завести ее домой первой.
— То есть она сама тебе об этом сказала? — цедит парень с едва сдерживаемым раздражением. — «Несравненная Эмили, я просто без сил — завези-ка меня домой первой»,
— передразнивает он мнимые слова Лэсси.
И я не могу сдержать улыбки:
— Да, что-то вроде этого она и сказала. — На самом деле, мне просто пришло время кормить Ангелику, и, подхватив дочь с кроватки и уложив ее на полусогнутую руку, начинаю приподнимать край футболки, чтобы приложить ее к груди.
Жду, когда Юлиан отвернется, но он молча наблюдает за каждым моим движением, так что я не выдерживаю, смутившись его неожиданным любопытством.
— Может, уже отвернешься? — спрашиваю парня. — Иначе как бы тебя снова не стошнило при виде моей обнаженной груди.
Он, кажется, не сразу понимает, о чем речь, но все-таки спешит отвернуться, и тут же запинается об одного из мопсов и едва не падает на пол.
— Чертовы псины, — рычит он в сердцах. — Кто вообще может хотеть завести нечто подобное в доме.
— Кто вообще может не хотеть этого, — парирую в ответ.
Юлиан бубнит себе под нос нечто нечленораздельное, должно быть, не предназначенное для женских ушей, и стремительно скрывается в своей спальне. Откуда ровно через секунду раздается его злобный рык:
— Одна из этих… этих… — он явно пытается подобрать слово позабористее, да ни одно из них не кажется ему достаточно подходящим, — маленьких паскуд, — высказывается он наконец, — наделала в мои домашние тапочки.
— Не может быть, — искренне удивляюсь я, и звучит это почти как: «О такой удаче сложно было и помыслить!» И Юлиан вылетает из комнаты с таким перекошенным злобой лицом, что я даже пугаюсь.
— Сама посмотри, — тычет он пальцем в сторону спальни. — А я пошел, знаешь ли. Я под всем этим не подписывался! — И стремительно направляется в сторону входной двери.
