– Я слышал об итальянце, который продержался неделю, – с улыбкой заметил вошедший Семен. Он промыл и перевязал ей руку, накинул на плечи шаль. Во всех его действиях читалось подобие плохо скрываемой вины, будто он извинялся за то, что с ней произошло. За то, что ничего не сделал, чтобы этому помешать.
– Тот итальянец умер. У него пошло отторжение.
– Пожалуйста, у меня будет ребенок, – сдавленно прошептала она, чувствуя, как к горлу подкатывает ком.
– Это больше не должно вас беспокоить. Измененные не способны родить дитя.
Беатрис всхлипнула. Отчаяние затопило ее, превращая в подобие человека, готовое скулить и умолять. В ней билась еще одна жизнь, жизнь ребенка, ради которого она была готова на все.
– Ваше тело избавится от него. Возможно, еще до того, как вы изменитесь.
Боль пронзила ее изнутри, тело будто растянули на дыбе. Она закричала, не в силах терпеть это, судорожно вцепилась в руку Семена.
Когда приступ миновал, Беатрис, тяжело дыша, вытерла со лба холодный пот.
– Что вы со мной сделали?! – хрипло спросила она, испытывая доселе неведомую ей ярость. Отчаянную, дикую, первобытную.
– Надо ее привязать, – произнес Семен.
– Надо, – хмыкнул мужчина.
Это напоминало кошмар наяву. Беатрис то трясло от холода, то становилось нечем дышать от жара, как если бы по кругу развели костры, а она находилась в кольце. Тело сводило судорогами и пронзало болью, от которых она кричала. Реальность и вымысел мешались воедино, представляя воспаленному разуму такие картины, от которых хотелось выть. Она билась в лихорадке, мысли появлялись и исчезали, теряясь в темноте забытья. Очнувшись, она снова окуналась в мир кошмаров, и все начиналось сызнова. Ближе к концу разум прояснился.
Сильвен убил Ольгу. Он заставил родителей забыть ее проступок и принимать ее волю, как свою собственную. Что это – дар или проклятие – еще только предстояло узнать. Такой была последняя мысль Беатрис – перед тем как сознание обычной женщины в последний раз поглотила темнота.
Очнулась она уже здоровой, полной сил, но иной. От ужасной раны на плече осталась лишь тонкая полоска.
– Шрам исчезнет, – рядом сидел Семен.
– Я умерла?
– Вам могло так показаться.
Беатрис хотела есть: до одури, до безумия. Она слышала стук его сердца – набатом. Взгляд притягивала бьющаяся пульсом жилка на шее. При мысли о том, какова на вкус его кровь, ее затрясло. Собственное сердце билось рваными толчками, она чувствовала его ритм. Положила руку на грудь, прислушиваясь к себе. Дыхание казалось более глубоким, будто раньше она довольствовалась жалкими глотками воздуха. Нет, она совершенно точно не умерла.
